Борис Казанов - Осень на Шантарских островах

-- Ничего, переживем как-нибудь...

-- Это вы ракеты пускали?

-- Тут у нас солярка кончилась. И вообще... Слышь, Гена: крикни спасателю, а то надоело здесь!

-- Некогда ему: за шведом пошел, за шведом...

-- А мы, значит, хуже шведа?

-- Тут обижаться нечего: швед в гостях, а вы, считай, у себя дома, -сказал летчик.

-- Само собой, -- засмеялся моторист. -- Наше это море, для нас сделано...

-- К тому же шхуну вижу, шхуну вижу...

-- Они там посылки из дому получили, к празднику... Мимо не пройдет?

-- Прямо на вас прет.

-- Даже интересно: там у них в рубке никого нет...

-- Судну не привыкать, само к вам дорогу найдет, -- пошутил Генка. -Ну, будь здоров, а то некогда мне.

-- Гуляй...

Моторист подул на окоченевшие пальцы, прислушался. Вокруг стояла такая тишина, аж глохло в ушах, только временами, пушечно выстрелив, лопалась льдина или выскакивал подсов, шумно расплескав вокруг себя воду...

"Или "Шлюп" настроить, пока еще есть время? -- подумал моторист. -Крикнуть на метеостанцию: может, там приятель дежурит... А может, Надьке радировать -- поздравить дуреху?.. Крикнуть, и чтоб она в ответ крикнула... Чего это со мной сегодня? -- недоумевал он. -- Сколько раз попадал во всякие передряги, и ничего. Ничего не оставалось. Видно, потому, что ни о чем в это время не думаешь. А если и придумаешь что-нибудь, так нарочно такое, чего, может, и в жизни не бывало и быть не может. Потом сразу забудешь про это, и ладно. А сегодня совсем другое лезет в голову..."

Моторист обернулся, услышав за спиной какую-то возню и хрип. Вытаращил глаза: по шкурам ползал белек, тыкаясь носом в обрызганные кровью трюмные доски. "Ну и живучий зверь! -- подивился он. -- Это ж надо: издох, а потом снова ожил! Видно, неправду говорят: не сумеем мы этого зверя начисто вывести..."

Он взял тюлененка на грудь. У того под густым мехом бешено колотилось сердце -- аж прыгала ладонь. "Были бы именинники сегодня этот белек и твоя дочка", -- вспомнилось ему.

Моторист перекрестил тюлененка ножом:

-- Живи, родственник!

И выпустил его в море.

МОСКАЛЬВО

1

-- Сколько? -- спросил капитан.

Вахтенный помощник Степаныч оторвался от бинокля и глянул на счетчик эхолота.

-- Двадцать шесть, -- сказал он и сам удивился: -- Скоро в берег ткнемся, а все больше двадцати!

-- Течение донное, -- заметил капитан. -- Никакого земснаряда не нужно. -- И приказал мне: -- Держи на баржу, прямо на этих баб...

-- Ничего не видно, -- пожаловался я. -- Чего они нос облепили? -- Я показал на ребят.

Капитан приподнял окно рубки.

-- Чего столпились на палубе! -- закричал он. -- Вы что, баб не видели?

-- Они без купальников, -- хохотнул Степаныч. -- Я такое раз в японском журнале видел...

-- А кого им стесняться? -- усмехнулся капитан. -- Мужики все на рыбе, тут одни бабы остались.

-- Дай-ка глянуть, -- попросил я и отобрал у Степаныча бинокль.

На берегу, на полузасыпанных песком кунгасах, обсыхали после купания женщины -- они растянулись прямо на голых досках. И еще две мокрые купальщицы карабкались на кунгас, все у них было коричневое, видно, все лето загорали в чем мать родила. Они видели, что мы разглядываем их, и показывали нам языки, а потом оделись не торопясь, попрыгали с кунгасов и припустили по берегу -- их цветастые платья замелькали на пустынном пляже за причалами...

-- Влево ушел! Ты что, ослеп? -- набросился на меня капитан. -- Положи бинокль!

-- С ума можно сойти! -- засмеялся я.

Боцман Саня просунул голову в рубку, он улыбался, показывая крупные прокуренные зубы.

-- Где это мы? -- спросил он.

-- Москальво, -- ответил капитан. -- Готовь шланги: воду возьмем и обратно.

-- Вот тебе на! -- удивился Саня. -- Это тебе не то чтоб так это... -Лицо боцмана изображало решительное несогласие с таким намерением капитана, он страдальчески тряс головой и шевелил губами, подыскивая слова, но так и не сумел произнести что-либо путное... Впрочем, капитан и так понял его.

-- Поразговаривай у меня! -- пригрозил он. -- И живо, а то опять ни одна пробка не подойдет!

Боцман вытянул голову из иллюминатора и спустился на палубу. Было видно, как он давал внизу распоряжения, показывая рукой на ванты, но никто не внял ему, и кончилось тем, что боцман сам полез на ванты и завозился там, сбрасывая шланги вниз.

Был полдень -- сухой и жаркий, без ветра. Цистерны на берегу, выкрашенные серебрином, резали глаза, желтый зной колыхался над ними; пахло бензином -- это испарялась солярка, разлитая по всей бухте. Только лес, тянувшийся по песку далеко за конторой, казался прохладным и свежим.

Возле конторы милиционер пил воду из водопроводной трубы. А кроме милиционера вокруг не было ни души.

-- Эй! -- крикнул капитан. -- Прими конец!

Милиционер оглянулся -- это была женщина. Она, видно, искупалась только что: волосы были мокрые, а на груди, на синей форменной рубашке, проступили два мокрых круглых пятна. Она затянула на поясе широкий ремень с кобурой и, расчесывая волосы, не спеша подошла к воде. В жизни я не видел такого красивого милиционера!

-- Ты швартовый возьмешь? -- капитан растерянно смотрел на нее.

-- Угу, -- невнятно проговорила она, во рту у нее были шпильки.

Женщина поймала на лету носовой швартовый и зацепила его за чугунную тумбу на кунгасе, а потом зацепила второй швартовый, который ей подали с кормы, выпрямилась и, укладывая волосы, уставилась на нашего капитана. Она смотрела на него так пристально, что мы все тоже стали смотреть на капитана, соображая, что она в нем такое увидела...

-- Не узнаешь? -- спросила она.

-- Нет, -- сказал капитан.

-- А ты капитан, что ль?

-- Ага.

-- Зверя бьешь?

-- Ну.

-- "Ну", "ага"... Ты разговаривать умеешь?

-- Разучился, -- засмеялся капитан. -- Полгода на берегу не был.

-- Столбняк? -- усмехнулась она.

Матросы на палубе прямо покатились со смеху.

-- Трап! -- ошалело кричал капитан. -- Где трап? Боцман! Где боцман?

-- Давай руку, -- сказала она, -- я и так залезу.

Капитан сбежал на палубу, она протянула ему руку, он нагнулся, подхватил ее под мышки и задержал на руках, словно ребенка.

-- Пусти, а то вдарю, -- сказала она.

-- Не ударишь, -- сказал капитан, но отпустил ее.

-- Чего скалишься? -- обратилась она к боцману. -- "Грудь" бы застегнул, срамник...

Пальцы боцмана прошлись сверху вниз по ширинке, словно по пуговицам баяна, и лицо его стало растерянным.

-- Вот это так... чтобы... -- начал он.

-- В каюту! -- заорал капитан. -- Чтоб вид имел! Моряк ты или прачка?

Боцман, спотыкаясь на шлангах, побрел в каюту.

-- Совсем вы без женщин распустились... -- сказала наша гостья и, улыбаясь, медленно обвела нас всех взглядом. -- Ни одной ведь нет?

-- Ни одной, -- ответил капитан и оглянулся: -- Повара ко мне!

Повар, маленький плешивый человечек со скучным и презрительным выражением на белом лице, подошел и остановился возле капитана, глядя в сторону.