Борис Казанов - Полынья

Нужно было поймать шарик, чтоб понять плотность течения. После нескольких попыток ухватил, но шар проскользнул между рук и поднялся на свое место. Этот шарик, который он из себя выдохнул, был по твердости как железное ядро, но вода, размытая скольжением, казалась легкой, создавала ощущение невесомости. Течение держало его как бы независимо от того, сколько воздуха в костюме, и это было опасно. Он не мог заранее приспособиться, подготовить себя к той воде, которая была под ним. Осложняло и то, что он сидел в каком-то завихрении, то сдвигаясь к краю течения, то соскальзывая к его середине. Выброситься из течения мешал трущийся слой воды, который двигался противоположно. В этом месте, когда течение наваливалось массой, вихрь спеленывал по рукам и ногам и начинал крутить. К середине вращение убывало, уходя вглубь, к острию. Ему удалось поймать вращение на себя, но из вихря не выкрутило, как он рассчитывал. Эти гладкие струи, на которых держались вихри, закупоривали наглухо.

Оставалось ждать, что произойдет.

Сейчас глаза отразили воду, похожую на ночное небо, где как бы горели несколько звезд, излучая пульсирующие вспышки. Эти звезды тоже крутились в вихрях: то разгорались, когда сносило к краю потока, то убывали светом, когда проходило сжатие. По-видимому, какие-то глубоководные существа с органами свечения. Зная, что электричество действует в воде как проявитель, он направил на них луч фонаря. Свет преломился, ушел в сторону. Лишь от одной звезды, не мигающей, как планета, отлетело золотистое пятно. Потом разглядел самого себя, с грузами, искрящимися от электричества, похожими на драгоценные слитки. Представление о ночном небе и звездах постепенно вызвало иллюзию, что он сидит в самолете. Иллюзия была полной, с фосфорическими кругами приборной доски - отражением водолазных часов, сдвоенных с компасом. Такое представление опасно, как любое другое, не соответствующее действительности. Но оно мобилизовывало приготовлением, как пилота, готового катапультироваться из кабины. Поэтому он не сразу выполнил приказ Гриши: закрыть циферблаты крышками, чтоб не выдавило стекла. Смотрел на них, круглые, с пульсирующими стрелками, похожие на живые лица, и не мог решиться. Наверное, то, что он сейчас испытывал, называется одиночеством. Но он не думал о нем, так как и вода не знает, что это такое. Ни радости у него не было, что плыл, ни страха, что произойдет на точке.

Пора готовиться к прыжку.

Перед тем как завинтить циферблаты, обжег напоследок фосфором кабину, словно хотел убедиться, что ничего не забыл. Внезапно почувствовал, что не один. Повернул голову и остолбенел: рядом с ним сидела девушка, неестественно большая, в цветастой юбке. Она смотрела прямо на него. Ошеломленный, протянул к ней руку, но ничего не обнаружил. Возможно, какая-то галлюцинация глубины. Отражение девушки раскачалось в блестящем мраке. Теперь она сидела слева от него. Направление ее взгляда не изменилось: она смотрела, ничего не видя, как слепая. Он видел девушку до мельчайших черточек, и его, знающего, что у видений глубины знакомые лица, сейчас удивляло, что он девушки не знал. Он не имел о ней никакого воспоминания.

Внезапно он почувствовал волнение: почему он ее не знал? Где она находится, в пароходе?

Течение начало поворачиваться по плоскости, как самолет, кренящийся на крыло. Подводная река изгибалась волнами, которые прокатывались как вздохи, а с выдохами река опадала, и он видел, как внизу стремительно проносится дно. Теперь вода не воспринималась как нечто целое. В ней проступили струи, отскакивавшие рикошетом; начали сдвигаться пласты, смещая отражение: отделялась верхняя часть тела или отлетала рука. Вода разделялась так быстро, что он еле успевал проскакивать отлетающие пласты. Потом она стала распадаться на водовороты, и притяжение ослабло. Внезапно в воде с ослепительной вспышкой света пронесся удар. Вихрь вылетел из-под ног, oн оказался на свободе. Прямо перед ним с мощнейшим толчком выплеснулась водяная гора. Она бы неминуемо опрокинула его, если б течение не поддержало сзади. Вода тут же начала поднимать, обтекая невидимую преграду, вставая, как водопад. Понимая, что вода вынесет его сама, подчиняясь ей, глянул вниз, и свет корабля, ясно обозначившегося на дне, привел его в чувство.

Нажав на травящий клапан, как на гашетку, он выпустил длиннющую струю пузырей, почти весь запас, и бросился с водной кручи, прорываясь через ее заслон. Неизвестно, прорвался б он или нет, если б ему не помог второй удар, грянувший из-за спины. Кручу срезало, как ножом, вода всосала со свистом. Он упал в раскачивание каких-то волн, смутно понимая, что если не задержится здесь, то ему конец. Однако автомат в нем сработал мгновенно: он поймал воздух и каким-то чудовищным маневрированием во всплесках притормозил. Давление воды, пенившейся вокруг фланца рубахи, ослабло. Он проскочил под пласт и, слыша, как наполняется костюм, сообразив, что пронесло, отчего-то остался цел, остановил скольжение совсем.

11

"Шторм" лежал под ним.

Пароход был деревянный, с ледовыми укреплениями, с корпусом из сосны, не дающей химического соединения с водой. А по этой обшивке шла металлическая, из нержавеющей стали. Красивы были поручни из сплава меди и латуни, медью обиты трапы. Хороша была и рубка с выпуклой грудью, от борта до борта, в просветах толстых, отливавших серебром стекол. Но лучше всего были мачты: сосновые стволы, набранные из слоев, отполированных, на клею. Такой ствол не гниет в воде, только темнеет, становясь крепче. Ясно проступала палуба в разлиновке узких, прошпаклеванных варом и привинченных медью досок. Все на палубе лежит на месте: и то, что закреплено, н то, что набросано. Даже женское платье, окрутившее проволоку на корме. Как будто не в воде висит - удивительное дело - не шелохнется. Эта нижняя вода с погасшим электричеством светила хуже, чем на отмели, и казались непонятными увеличение и желтый свет, окружавший корабль. Впрочем, не было смысла ломать голову над тем, что уже не представляло загадки.

Пароход под ним. Точнее рассчитать приземления невозможно.

Сейчас он спустится.

В этот момент раздался голос водолаза на телефоне.

- Жора, - сказал Ковшеваров полувопросительно.

- Нет, - ответил Суденко.

Это был код, шифровка по-узбекски: если есть пароход, значит, "нет".

- Добро, - произнес Ковшеваров, и в телефоне стало слышно, как он с облегчением вздохнул. - Ну, Жорка! - признался он. - Ты так спускался, что я чуть не описался.

- Юрка сухой?

Тут встрял Ильин.

- Жора, если "нет", если "нет"... век буду... сволочь буду... - понес он тарабарщину.

- Отступи на шаг... Гриша!

- Слушаю.

- Сейчас я продиктую. Бери карандаш.