Борис Казанов - Полынья

- "Мона Лиза", - сказал Просеков, усаживаясь, и приказал рулевому: Ложись на "Лизу" и лежи, пока не поднимется барометр.

- Coy-coy.

Сара, который выходил, сказал:

- Облака на востоке опали.

- Это не облака, - объяснил ему капитан. - Это воздух держал воду. Теперь она пошла.

Механики теперь стояли притихшие, и Просеков обратился к ним, как бы продолжая начатый перед грозой разговор.

- Я ведь тоже сдавал экзамен, - сказал он. - Пришел старик, целый эполет нашивок, посмотрел -ставит девять пятерок и одну четверку. Спрашиваю: "Четверку зачем?" - "А ты что, все знаешь на пять?" - "А почему же нет?"Просеков покрутил головой, довольный воспоминанием.

- Ну и что он?

- Поставил пять!..

Сара, глядевший на капитана с восторгом, сказал:

- Мы ваши курсы, Станислав Ефимович, проходили в мореходке...

Просеков не ответил.

Помрачнев, подтащил к себе Дика и развернул на ладони собачье ухо, как бархатный лепесток.

- Семь лет сегодня исполнилось, это как парню сорок... - Мучительно напрягаясь, сдвинул больную ногу с места. - А раньше дичь не брал, брезговал. Только найдет, и приноси за него сам. А как бегал!-говорил он, возбуждаясь. - Раз пошел с ним на лыжах, километров на пятьдесят. Так я по прямой, а сколько он набегался? Упал дома на пол, как бросают кости... со стуком! А если уйдет за гулящей сукой, то суток на пятнадцать.

- Ефимыч, а как Дик показывает дичь? - спросил механик с бакенбардами.

- А так... - Просеков повернулся к нему. - Лапу вытянет и показывает: вот она...

Механик обиделся:

- Я серьезно...

- Сделает стойку. Лапу подожмет вот так... - Капитан подогнул руку. Весь вытянется в струнку: хоть убей - ни с места! А сейчас ему надо прыгнуть и лечь, чтоб не попасть под выстрел...

Просеков, подражая собаке, сделал прыжок, едва не свалив с ног Сару, который замешкался и не успел отскочить. Дик, наблюдавший за ним, тоже заметался, не зная, как ему быть: раз хозяин подражал собаке, то он должен был сыграть охотника... Нужно было найти выход, поскольку Просеков лежал неподвижно, рассчитывая на его сообразительность, и безусловно ожидал выстрела. Неизвестно, какой бы номер отколол Дик, если б все не испортил радист. Открыв дверь своей каюты, ухмыляясь, он некстати произнес:

- Ну, Ефимыч! Если ружьишко не пропьем, постреляем мы...

Просеков, в раздражении поднявшись с пола, угрожающе навис над ним:

- Ты где бобочку купил?

- В Гетеборге. Возле ратуши.

- Плохое место. Сними.

- Не снимается она.

- То есть как?

- Волосы проросли...

Все засмеялись. Просеков задумчиво спросил:

- А как же ты... Ты с женой живешь?

- Ой! Не пускает к себе... - замахал руками радист.- "Я хочу, говорит, быть молодой, и чтоб ты мне этого не делал..." И заторопился: - Ой, у меня работы столько!..

- Стой!.. Значит, не хочет детей? - Просеков задумался еще больше. Так и сказала? - И он сделал движение, будто хотел погладить радиста по голове.

Свинкин, уловив в капитане перемену, начал оправдываться за жену:

- Но ведь какие ей дети, Ефимыч! Ведь она старая совсем... - Он обеспокоенно поддернул свои сползающие брючки. - В сущности, если хотите знать, я собирался жениться на девочке...

- Эх! - проговорил Просеков со страданием. - Разве думал, что зубов не станет, что нога будет болеть!..

Он открыл каюту, загоняя Дика, и дверь за ними захлопнулась. Свинкин, потолкавшись перед дверью, подался к себе.

- Задумался, - заметил Сара. - Я раз засекал: целые сутки не выходил из каюты.

- Что с ним?

- Переживает! Вроде бы дочь у него умерла в поселке.

- В поселке? Откуда ей там быть?

- Не знаю.

- Шхеры на чьей вахте?

- На Кокорина.

- А Кокорин умеет шхерами ходить?

- Вряд ли...

От этих слов Судсико стало не по себе. Привыкший выполнять любое задание, в каких бы условиях оно ни отдавалось, он нетерпимо воспринимал всякую неуверенность или незнание в других людях, которым было положено отвечать за свое. Просеков, если болен, должен лечиться, а не править "Кристаллом". А Кокорин, если не может его заменить, обязан потребовать полноценного командора. Состояние Просекова, которого старшина знал по "Агату" совсем другим, а сейчас увидел изменившимся, надломленным наказанием, подействовало на него угнетающе. "С таким командором не то что "Шторм" тащить - можно и "Кристалл" оставить в Полынье".

Постоял в рулевой, глядя, как в море, окутанном мглой, скользит светлое пятно, по которому правил Шаров. Правя, Леха был невозмутим, отстранен от всего, что происходило за его спиной, и, казалось, один занимал здесь положенное место. В сущности, это Леха сегодня спас девушку со "Шторма", сумев каким-то образом выхватить ее из воды при разрыве пузыря. Так что на него старшина положился не зря.

18

Проснулся от крика птиц.

Отстегнул ремень, которым привязался, чтоб не выпасть из койки. Включил лампочку на переборке: четыре ночи. Значит, в шхерах... Судно так трясло н так трещал в рулевой телеграф, что понял, что не уснет. Когда одевался в темноте, его так прижало между висящих коек, что не мог разогнуться. Опустив руку, уперся в боцманский живот, как в пуховую перину.

- Не спишь, Валя?

- Лежу... - Дыхание у Кутузова проломилось, словно внутри у него лопнул пузырь. - Дай рассолу попить.

Суденко поискал под койкой банку с помидорами.

- Сколько краски угробил, - пожаловался Кутузов, хлебая с плеском, обливаясь. - Двенадцать банок голландских белил, из фарфоровой глины. Достал в Сингапуре, жена просила форточку окрасить - не дал... Зачем? - произнес он с невыразимым страданием. - Чтоб они сейчас ободрали по камням!..

- Обойдется, Валя.

- Эх, пропили пароход! - Кутузов перевернулся на другой бок.

На трапах и в коридоре было пусто. В салоне сидел Данилыч в широких штанах с отвислыми карманами. Он чинил свою старую телогрейку.

- Не спится, Данилыч?

Электрик поднял голову и, вытягивая из ватника нитку, длинную, почти в размах руки, ответил, подмигнув:

- Лампочки горят?

- Горят, Данилыч.

- То-то... - И стал продергивать нитку обратно.

Вскочил наверх.

Магнитный компас вышел из строя. По освещенной мачте было видно, что "Кристалл" отходит, а компас ничего не показывал: или его замагнитило, или заклинило шпильку, на какой он висел. Гирокомпас не давал отражения в рулевую, на зеркальное стекло. Работал только эхолот, прожигая бумагу линиями искрящихся точек. Судно казалось неуправляемым. Даже двигателей не было слышно. Можно было предположить, что их несет в потоке, возникшем от прилива штормовой воды.

Кокорин включил телефон связи с машиной.

- ПУМУ*, ответьте мостику.

* Пост управления машинной установкой.

В ПУМУ что-то булькнуло, и после долгой паузы послышался голос вахтенного механика:

- Мост, ПУМУ слушает.

- Почему винты не работают?