Борис Казанов - Полынья

- Сегодня на "Шторме", - напыщенно произнес он, - будет поднят Государственный флаг СССР.

- Дюдькин... - Ковшеваров, изучив обглоданную кость на столе, поднял на повара свои недобрые глаза: - Ты до каких пор будешь нас голодом морить?

- Ребята... - Дюдькин прижал руки к мягкой груди, - поднимете пароход, я вас шашлыками закормлю.

Старшина посмотрел на него:

- А зачем тебе, Григорьич, пароход?

- Чтоб на личном пароходе, - ответил повар, вытаращиваясь, раскатывая "р", - возвратиться из плавания в родной порт.

Замечание Дюдькина, глупое до невозможности, произвело впечатление, подтолкнув старшину к действию.

- Лампа неисправна, знаешь? - сказал он Ильину, поворачиваясь на месте.

- Сделаем.

- И проверьте телефон: вчера заедало связь.

- Воздуха сколько брать?

- Пусть набивают баллоны полностью.

Ильин с Ковшеваровым вышли. Ушел и Дюдькин. Кутузов сидел, ляская ножиком. Вид у него был такой, что Трощилов боялся смотреть. Старшина, застегивая меховую куртку, сказал ему:

- Валя, как будем деньги делить?

- Я принял решение,- ответил Кутузов торжественно, -произвести покраску судна.

- Что ж, производи.

- После тебя не могу.

- Почему?

Кутузов сорвал с головы феску и ударил ею об пол:

- Не надо мне! "Агат" небось не взял себе "Шторм"! А почему? Потому что он живых спасает! Потому что на нем люди работают! А вы не люди, вы железки...

- Значит, покраска важнее?

- А что покраска? У меня не красочка - сахар! - говорил он, возбужденно крутясь на стуле, щелкая ножиком. - Где мне ее пустить? В порту, с углем? Ты смотри, какой день пролетит! Да я знаю... - Кутузов с размаху встал, опрокинув стул, - знаю, что это море для покраски. Будет ласточка, а не пароход!

- Валя, мне нравится, как ты о своей работе говоришь, но мне не нравится, как ты о моей работе говоришь.

Кутузов, чувствуя стеснение под его взглядом, только махнул рукой.

Наступило молчание.

- Coy-coy,-сказал Шаров.

- Ладно, Леша, - Кутузов сунул ножик в карман и ужаснулся, обнаружив прореху. - Не дай бог ключи положить!.. - Просовывая в дырку свой толстый палец, сказал Шарову опять: - Ладно, я подожду.

Выходя с Шаровым, он обернулся в дверях, вспомнив про Трощилова, который сжался в своем углу:

- Пошли, паренек.

Прошли на бак, где был ход в канатный ящик.

Кутузов приподнял крышку люка и, нащупывая трап, сунул ноги в отверстие, которое было такое узкое, что боцман мог протиснуться лишь способом вращения. Трощилов влез за ним, разглядывая горы ржавых цепей, лежавших как им хотелось после подъема якоря. Теперь якорь будут отдавать, и боцман боялся, что цепи застрянут в клюзе.

- Растаскаешь, чтоб ровно лежали.

Присев на корточки, боцман сунул куда-то руку и вытащил шмот липкой грязи, распространявшей зловоние.

- Грязцо со стажем, заслужонное, - заметил он, с удовольствием принюхиваясь. - Все уберешь аккуратненько, тряпочкой. Эту тряпочку выбросишь, а эту вернешь мне, - объяснил он Трощилову, как маленькому.

- Я ж отстоял вахту,- попробовал возразить матрос.

- Отстоял, да не совсем.

- Почему? Ведь время прибавилось...

- Сейчас оно прибавилось, а ночью отнимется, когда повернем назад, ответил Кутузов. - А ночью вахту не тебе стоять.

Трощилов, не понимая ничего, смолчал.

- Ты зачем к водолазам ходил? - поинтересовался Кутузов.

- Хотел дружка подыскать, - признался матрос.

- Правильно захотел, - одобрил его намерение боцман. - Ну и как, нашел?

Этого Трощилов не .знал. Он шел к водолазам, чтоб увидеть друга, а ясно различил своего врага.

- Ты Ковшеварова попроси, - посоветовал Кутузов. - Раз у него никого нет, то он согласится...

- Михайлыч, скажи... - Трощилов вдруг потянулся к нему как к родному. Если этот пароход неизвестно где, то почему мы должны за него отвечать?

- Ответа за него не будет.

- Ну так сделали б вид - и ладно.

- Значит, нельзя: судно у нас такое, водолазное. Знаешь, какой у спасателей закон: хочешь не хочешь, а спасай!.. Ну, давай, паренек, чтоб на пятерку...

Трощилов остался один.

Он выключил свет, чтоб никуда не смотреть, но волнение, непонятное ему самому, не проходило. Сидя в темноте, внезапно увидел ночь, когда шел от Татьяны, переулок, куда свернул на женский крик. Было так темно, что он даже не заметил, как это произошло. Вдруг услышал, что в нем что-то рвется, протянул руку и нащупал нож, всунутый так, словно не в человека. Было страшно тянуть его назад и жалко своих новых джинс, пачкавшихся кровью. А потом как полилось - и отпустило... Зачем они это сделали? Разве он мешал им? Просто свернул посмотреть... А теперь подвернулся другим, спасателям: растаскивать цепи, убирать грязь... Спасатели! А кого они спасают? Допустим, он уснет сейчас, а им надо якорь поднять... Разве вспомнят, что он здесь? Завалят цепями заживо. Вот если б сидел в каком-нибудь пузыре, тогда б спасали! А зачем ему там сидеть? Зачем ему это вообще? Ты живи как все, живи...

Но когда просыпается кто-то, кто и умеет и имеет все, только всего ему мало, то такого ничем не остановишь. И он возьмет на тебя права, а ты молчи, раз он знает какие-то слова, а ты не знаешь. "Старшина", - проговорил матрос, трепеща от ненависти к его ладному телу, к повелительной манере говорить, к этой его улыбочке и синим глазам, пронизывающим насквозь. Все сумбурные впечатления утра теперь слились в одно объединяющее и направляющее чувство, которое одновременно и пугало и вдохновляло его.

Вдруг услышал, как пахнет грязь: зловоние расцвело яркими цветами, Была какая-то радость отыскивать их, срывать...

Все прибрать, чтоб было чисто.

Так, в сильном волнении, он работал, А потом отпустило, и он успокоился.

5

Старшина Суденко, открыв дверь и пост, увидел своих водолазов, Ковшеварова и Ильина. Они чинили лампу, установив ее на верстаке. Этот подводный светильник с толстой нитью накала, с рефлектором из хромированной меди не был разбит. Просто потерял герметичность и не горел. Все водолазные лампы были капризны и сложны по конструкции. Вдобавок тонули, как камни. А хуже всего, что они текли. Получалось так, что спускаешься со светом, а работаешь в темноте. Но при спусках в открытом море лампа должна гореть.

Надо было также решить вопрос, который возник вот сейчас: кто может его заменить при неудаче, Ковшеваров или Ильин? Обоих, можно сказать, сослали на "Кристалл", когда пришло в голову сделать на нем чисто глубоководную станцию. Надеялись, что "Кристалл" скорее окупит себя. Однако глубоководных операций, в расчете на которые он был построен, не проводили в Маресале. В основном занимались осмотрами судов на линии Севморпути. Если судить по этой работе, то Ильин и Ковшеваров были равны. Только одного старшина не сумел выяснить, какие из них глубоководные водолазы. Подводный потолок по документам одинаков. А как на самом деле? Конечно, если устроить проверку в барокамере, то он что-то бы узнал, хоть приблизительно. Но если они не предложили, то почему он должен думать за них?