Борис Казанов - Полынья

- Пустое. Эту баржу надо поднимать понтонами. Или иметь идею в голове насчет нее. Нужна голова Маслова, а уже потом твои руки.

- Что ж ты предлагаешь?

- Давай дуть на отрыв, резко! Дадим атмосфер тридцать...

- Осатанел? Да ее разорвет в щепки.

- Зато будет рывок. А "Шторм" почти висит, понимаешь? Только дернуть.

- Дернуть на сто пятьдесят как надо! А слабина троса? Это еще десять метров. Как ни подбирай... Баржа живая, ее можно поднять! Можно, я знаю.

- Пойми, выхода нет.

Ветер, не ответив, выпустил серию. Боксировал некачественно, с почти опущенными руками... Кто знает, какие инструкции он получил от Маслова? Если обеспечить им подъем, то с этой задачей он справился. Но инструкции инструкциями, а когда целый день отдаешь пароходу, то он становится твоим. Эту "Волну" Ветер, несомненно, любил. А если любишь, то как ее погубить, превратить в ничто?

Обняв его, маленького, спотыкавшегося от усталости, не попадавшего в шаг, старшина подвел, как невесту, к скамье.

- Хочешь, стану на колени? - И начал зашнуровывать ему галоши.

Ветер закричал, высунув седую голову из горловины рубахи:

- А как же ты сам? Как ты поднимешься без нее?

- Ваня...

Вдруг он провел удар, такой точный, что Суденко сел.

- За что, Ваня? За баржу!..

- Пропадешь ты, Жора, - ответил он. - А ведь я тебя хотел спасти.

11

Кокорин доедал в салоне голубцы, когда его окликнул Андала. Милицейский старшина стоял в коридоре и лоснился в своей коже, как блестящий жук. Кокорин встал недовольный. Андалу он не выносил - за вспыльчивость, дикий характер. Никогда к нему не ходил и никогда не приглашал в гости. К тому же милиция не имела права появляться на морском судне. Но сегодня Андала как-никак помогал им. Видно, опять съездил на Хейса и с чем-то вернулся.

Вошли в каюту.

Андала, как сел, тотчас принялся разматывать бинты. Эта привычка говорила, что он взволнован. Выглядел он неважно, хоть и блестел одеждой. Усевшись против него, Кокорин приготовил себя к самому худшему. И не ошибся.

Вдруг Андала ткнул в него пальцем, как выстрелил:

- Никого не спасете!

Кокорин отшатнулся.

- Что ты плетешь? Оболочку прорвали, зацепили трос...

- Подъем "Шторма" ничего не даст. Мальчишка погибнет при подъеме.

- А старшина сказал - наоборот.

- Ложь! Я выяснил точно. Был разговор с его начальником.

- С Масловым?

- Вроде того.

Кокорин смотрел, не понимая ничего.

- А зачем же тогда... зачем же он поднимает?

- Чтоб руки были чистые! Само море придавит... вот так! - Андала стиснул свой большой кулак. - А я ему верил, поверил! Да за это же, говорил он, стекленея глазами. - Да его же... под оружием надо вести!

Кокорина тоже потрясло, что он узнал. Однако высказал это Андала в такой форме, что все затуманили раздражение, гнев против него.

- А если б не мы, кто взял бы "Шторм"? - прошипел он Андале в лицо. Ты все кричал, что нет "Агата"... Появился - и что? Маслов полез в Полынью, который все знает? Суденко полез, мы. А ты видел, какой он вылез? "Под оружием", вот как ты заговорил... - Кокорин, вскочив, грохнул кулаком по столу. - Да я не посмотрю, что ты! Сейчас посажу под арест на десять суток! И будешь сидеть...

Андала слушал Кокорина с каким-то угрюмым наслаждением, словно впитывал его слова. Дослушав, заговорил потише:

- Я вас не виню за погибших, нет. Раньше в море хоронили с мешком угля. Чем море плохо? Или лучше мерзлота? Но закон один: для живых у вас работы нет. Вы нигде не работаете.

- Что же ты говоришь, говоришь все... Ты скажи, с чем приехал? Запретили поднимать "Шторм"? Я согласен, согласен... - Кокорин, волнуясь, схватил Андалу за руки. - Добейся, чтоб отменили! Сделай что-нибудь! Добейся, избавь меня...

- Кто избавит? Ледник движется! Через сутки-двое не станет Полыньи... Но лучше не возвращайтесь в Маресале! - прибавил он, опять озлобляясь, выкатывая желваки. - Да и не дойдете вы. Просеков не может спасать вечно. И он не бог.

- Пугаешь?

- Сказать, что случилось со мной сегодня? Ну, вчера? Когда искал "Гельму"?

- Что такое?

- Попал в пузырь...

Обалдев от того, что сыпалось на него, Кокорин замолчал опять. Потом спросил недоверчиво, потянувшись к трубке:

- И выбрался? Не бреши...

- Где же я? Там!

- А как выбрался? Как попал?

- Не знаю. Помню море такое, с луной. Как мятные капли нрнннмаешь... Андала выкашлял мокроту за борт. - Ребята уснули, все. Стою за рулем, держусь на нервах. Одни ямы впереди. А потом...

- Что?

- Почудилось что-то - как позвали... Пошел открыть дрерь, про море забыл вообще. Хорошо, что был в шлеме, со стеклом. Проснулся, когда перелезал борт - поймал себя в последний момент.

- А почему ты считаешь, что был в пузыре?

- Ничего я не считаю. Я просто говорю, чтоб знал! Потому что Полынью знаю лучше тебя. Предупреждаю об одном: воздух там тяжелый, среди волн. И давление - действует на мозги. Поэтому смотри за людьми - чтоб чего не случилось. А то все попрыгаете за борт.

Кокорин смотрел на него, раскрыв рот.

- Приказ вам на возвращение... - Андала вынул из кармана листок. Уводят вообще. Но я бы хотел, чтоб вы пришли в поселок. Посмотрели людям в глаза...

- Ты что, уходишь?

- Не могу больше! Не могу - и точка! Точка, точка, запятая... - Он, чертыхаясь, прошел но коридору.

Кокорин остался сидеть.

Посмотрел на радиограмму: предлагали следовать к восточному побережью Земли Верн. Там их будет ждать ледокол, обеспечит проводку до Карских Ворот. Андала сказал правду: их уводили из Арктики совсем. Правда, не сразу же, не сейчас - "после выполнения задания"... Какое ж это задание? Какой смысл тогда возиться с пароходом? Кому захочется видеть "Шторм", вести его? Неужели старшина не понимает?.. Остается одно: он все понимает и все поставил на карту - ради своей пустой цели... И все-таки какая-то цель у него есть, не отнимешь. А если все молчат, то ее... принимают! Даже Андала, хоть и вылил на них лужу грязи, не сказал ничего существенного. Значит, и ему, Кокорину, ничего не остается, как молчать, терпеть и ждать избавления.

Любого, какого-нибудь...

Вдруг захотелось отстраниться от всего этого - искать свои воды. Только где они? Может, они там, куда пойдут сегодня: Карские Ворота, Баренцево море, родной порт... Вспомнил свой переулок Кирпичный, в новом микрорайоне, с вечной очередью у бара. Там брали пиво, спускаясь переулком к бане. Брали для начала немного, литров двадцать, потому что у них для этого дела был нанят специальный человек: ему банный день оплачивался как трудовой. Человек уже ожидал их, без единой тряпочки на теле. Все, во что он был одет: и бандаж от грыжи, и шнурки от ботинок, и даже какой-то детский платочек, висело на гвоздиках, указывая место для каждого из них. Неторопливо раздевались, неторопливо вникали в разговор, и он помнил, как один чудак, по фамилии Боня Гофман, рассказывал, что мочалки, какими они моются, растут на деревьях вроде плодов. Чудак божился, что видел такое дерево на юге и видел в плодах семечки... И Кокорина тогда так удивило (он никогда не задумывался, откуда эти мочалки брались), что он, проплывший целый мир, подумал потрясенно: "Много, однако, повидал мужик!"