Борис Казанов - Полынья

- Зачем?

- Сам не знаю.

- Хочешь прокатиться?

- Что ж, поехали...

16

Прошли "Ясную погоду", которая работала в автоматическом режиме как маяк. В окнах были видны лоцманы с простынями, одеялами, укладывавшиеся спать. Это была их плавучая гостиница, в которой они поселялись на время навигации, и, помня их других, всегда подтянутых, одетых по форме, воплощавших строгую красоту моря, он видел сейчас просто пожилых уставших людей, наверное, думавших о семье, о возвращении к дому. Остался позади ледовый буй Экслипс с воющей сиреной, отхаживавший вприсядку на волнах. Обминули караван "Агата", втягивавшийся в пролив пунктиром красных огней. Обогнули город на воде, от которого остались разрозненные кварталы, и по мелюзге, шнырявшей среди них, было ясно, что скоро и эти пароходы снимутся с насиженных мест, и через несколько часов здесь будет просто море. Отсюда Гриппа сделал знакомый поворот, нащупывая за приметной рябью черные островки, и начал отклоняться к ним. Возможно, к бухте Чулок, где были в прошлый раз, показавшейся тогда обманчиво зеленой, а теперь оглушившей черной тишиной.

Опять Гриппа привез с умыслом, для чего-то... Быть может, и осталось что-то недоговоренное между ними. Только приходит ли откровение из-за того, что нужно? Поэтому сразу принялись за работу, которая их сближала. Осмотрели двигатель, расклепали борт, где была течь. Окатили лодку свежей водой и вытерли начисто, чтоб просыхала. Гриппа торопясь прочистил затертый Андалой трафарет. Суденко посмотрел на то, что Андала затер, а Гриппа восстановил опять: "Арктика".

- Хорошее название.

- Уже выправил пограничный пропуск на следующий год... - Рыбак ругнулся от огорчения. - А теперь куда денешься? У нас хозяин один.

- Теряешь в заработке?

- Тут дело не в деньгах, - ответил он. - Дело в жизни. Я погибать не намерен, но я должен иметь право на риск. Это у нас оговорено с женой.

Суденко понял, что он сказал...

Гриппа прав: только в окружении опасности, когда жизнь качается, как на весах, открываешь истинную цену супружества, объединения любви. Такая любовь недоступна проклятию скуки, и если она уходит, то лишь полностью себя испепелив, чтоб вновь разгореться в воспоминаниях. Эта способность на риск, а также любовь к женщине были в нем привлекательны, хотя сказал он на сей раз не с обычным пафосом, а как о чем-то заранее обдуманном и принятом, как семейная жертва. Но как бы там ни было, он выделил эту потерю как главную, что невольно тронуло Суденко.

- Хочешь, я тебя снова поселю здесь?

- Каким образом?

- Приведу "Шторм", и ты здесь.

Он ответил, подумав:

- Наверное, не надо мне,

- Почему?

- Все равно без второго номера не пустят.

- Так и не нашел никого?

- Я не искал, - ответил он. - Зачем мне иметь кого-то?

- Ты не знаешь случайно, кого Андала привез?

- Это не он.

- Ты знаешь точно?

- Куда еще! Этого парня я запомнил, когда они втроем ехали. Встретил в море, сидят в полушубках, без шапок, - опять начал рассказывать он. - Тогда как раз первый пароход пришел, отмечали. Может, и не совсем трезвые. Помню, щека у Володи была расцарапана. Оплеснул водой, в другой руке письмо: "Передай Каменотесу..."

- Молотобойцу.

- Ну да, Я говорю: "Куда вы? Погода вот-вот испортится". Заржали -моряки! И поехали... - Гриппа так волновался, что не мог прикурить.

Сейчас он скорбел о второй потере: о каких-то отношениях, новых для него, которые пришли с Володей и оборвались раньше Володиной гибели. Может, и море после этого в душе остыло, и уходил в него стрелять, хоть и утверждал, что трех уток ему достаточно. Это Суденко тоже мог понять, как понимал и то, что в ностальгии порой представится такое, чего, может, и не было вовсе. Оценивая свои отношения с Марченко, Суденко даже сейчас не мог избавиться от привычной неудовлетворенности. Вспомнилось, как в Балаклаве, на подъеме мин, Володя полез на некачественной смеси, никого не предупредив. Чего он так торопился? Потом весь день ушел на то, чтоб его достать. Но если в армии, где наверху порядок, сила, точность, Володя мог позволить себе необдуманный шаг, то здесь первое же его погружение обернулось травмой: безответственный механик по ошибке врубил винт. В том, что Володина жизнь изменилась, он сам был виноват. Никаких других объяснений не было.

- Вот ты мне и скажи, - приступил рыбак опять. - Виноват я в его гибели или нет?

- Тут дело не в словах, не в рассуждении.

- А в чем же?

- Как лежит на душе, так и есть.

- Это я понимаю, - согласился он. - Но мне еще надо ответить, как на уроке... Моя жена не знает, что я еду один! - И добавил с болью, с прорвавшимся отчаянием: - Зачем ушел? Мы б сейчас уехали вместе!..

Но тут он опять, видно, перегибал палку, вместе с женой... Володя после травмы сам уходил от всех. Он ушел от Маслова, хотя мог иметь подводную работу, плавание в разных морях. Мог иметь жизнь, которую ждала от него Рая и которая помогла бы ее сберечь. Но он ушел от Раи, замыслив новый побег - к Гриппе, строить дом в горах. А потом и от Гриппы ушел... Так стоило ли возвращаться? Просто рыбак или не хотел, или не мог воспринять все как есть. Должно быть, ему мешало, что Володя бросился с лодки. Поступил глупо, конечно, но своим поступком помог рыбаку справиться с. волнением. А в море, где идут в счет минуты, это немало. Отсюда, наверное, и вина перед ним, и тайная благодарность за спасение. Но Гриппа при всей своей трезвости не понимал, что поступок Володи обыкновенен: спасать положено, иначе нельзя! Не понимал потому, что спасателем не был. Сейчас было только одно, о чем Суденко сожалел: что разговаривает с Гриппой, а не с Володей Марченко. Сегодня Володя был ему необходим - и сегодня, и завтра, и послезавтра.

- Тут нет твоей вины, - ответил Суденко. - Плохо только одно: что Володя погиб...

- Я хочу тебе сказать,-заговорил Гриппа с волнением, торопясь, - что если ты, хоть умом, хоть как... сможешь это простить, то знай: у тебя сейчас есть дом Володин... И если ты мне дашь деньги, которые давал, - чисто символически, пойми! - как залог, что приедешь... то я разорвусь, лягу там, а дом будет стоять!

- Видно, хороший дом?

- Кедра-три доски на пол... Запах стоит, как в лесу! А место! Рядом маки, целый склон. Как дочка пойдет гулять в красном платьице - не видно.

- Да, красиво.

- Разве он будет тебе мешать? Хоть в отпуск, хоть так... В горы поднимемся, с зелени... Есть все! Есть баба для такого, как ты! Что красота? С нее воду не пить... Скажи, что приедешь, скажи!..

Теперь он предлагал ему то, что раньше Володе...

Внезапно подумал о Маше, о ее любви к дому: к утвари всякой, к огню, поленьям... Подумал о стружках, опилках, брызгающих из-под пилы, об отдыхе на свежих досках - о всем том, на что можно решиться один раз истратить отпуск. И даже если не жить там, вообще не ехать, то хоть сохранить это на завтра...