Юлия Кисина - Видение жира

Тревога возрастала. Люси еще раз перегнулась через парапет, вглядываясь в воду; вельветовая рябь воды спешила на север, туда, где в пятидесяти метрах отсюда шла беззвучная свадьба: ветер носил ее колебания. Книги больше не было. Тут кто-то необыкновенно сильный столкнул ее вслед за книгой в холодную Неву, и Люси, покачиваясь, пошла ко дну. Среди темного мусора реки, в мрачной пучине Люси было невыносимо холодно. Она легла на дно и плотно защурила глаза. Открыла глаза снова - и опять перед ней была отвратительная муть. Мучительные сомнения вошли в мозг, вода ударила в переносицу, потом в легкие. Люси уснула. Рядом с ней тихо спустился в воду кусок миндального кекса. Если бы ни русалки, она никогда бы не осталась жива. Они высушили одежду Люси, напоили ее молоком и вручили ей книгу.

Со своей книгой в руках, немного промокшей от плаванья, удивленная Люси возвращалась домой. У Инженерного замка воздух был сегодня такой свежий, будто в него нарезали огурцы, и Люси отправилась в Летний Сад.

- Ах, как это чудно, - говорила она себе, - как хорошо, что я жива, и могу наслаждаться своей молодостью и воздухом. И как это хорошо, что я живу в таком замечательном городе, как Петербург!

В Летнем саду было много солдат с девушками, похожими на апельсиновые дольки. Павлины, не покидая своих гнезд, наблюдали за гуляющими. Желтеющие листья были свалены в мягкие огромные пирамиды, над которыми носилась влажная перламутровая пыль.

Скульптуры окружили Люси и завертели вокруг нее веселый хоровод. Теперь Люси просохла окончательно, рухнула в кучу листьев и раскрыла мокрые странички. Листья шуршали над ней, шептались, и тут с дерева на Люси прыгнула маленькая острозубая такса и вцепилась ей в горло. Красная листва поплыла к небу, превратилась в колонну, в столб, в розовый пенный смерч. Сад погас. Погасли солдаты девушки и павлины. Люси потеряла сознание.

Глава 2

Люси пришла в себя только через несколько часов в больнице. Шея болела несносно. Рядом с ней лежал багровый 14 том под капельницей. Шприц был засунут прямо под корешок и Четырнадцатый разбухал на глазах. Название съехало в сторону, и книга выглядела куда более, чем жалко. В палате лежало еще несколько книг. Две постели были пусты и не застланы. В углу стояла деревянная фигура Богородицы с молитвенно сложенными руками.

Дверь неслышно открылась и зашла медсестра в крахмальном капоре. Ее глаза были как два голубых леденца, липких петушка - сладко сощурены, однако, общее мертвенное выражение лица сложило сухой итог. Сестра деловито вставляла градусники между страничками, проверяла температурный лист, и вдруг, с удивлением обнаружила, что у Люси отсутствует корешок. Медсестра повертела в руках градусник, размышляя, как его можно было бы применить к девушке, но ушла озадаченная. От удивления Люси одолела чудовищная зевота и она, незаметно для себя, заснула. Ей снились капельки жира, собирающиеся в маленькие белые шарики. В них мокала Люси перо и что-то писала, писала. Наверное, что-то необходимое. Она не видела, как вокруг нее собрались врачи и советовались о лечении, и не слышала ужасных слов о том, что не плохо бы сделать операцию и пришить корешок к позвоночнику. Но, к счастью, в этот день не нашлось донора.

Через некоторое время, когда Люси вышла из больницы, она направилась к букинисту, к тому самому, который носит две пары очков.

- Вы что-то конкретное ищете?

- Да, да.

- Ну так что же?

- Я забыла название.

- Ну, хоть про что?

Люси никак не могла вспомнить содержание книги.

- Речь - это бесконечный алфавит, - неожиданно громко сказала Люси, и покраснела. На нее обернулся худой носатый покупатель.

- Это, ну, безусловно это же, ах, - он стукнул себя ладонью по лбу, забыл - но это же элементарно! - тут вдруг он осекся, глаза его забегали, и он выскочил из магазинчика.

Букинист и Люси, озабоченные поиском, не обратили на это никакого внимания, разве что переглянулись, и букинист пожал худыми сутулыми плечами. Минут двадцать они пытались вспомнить название. Слова о речи и об алфавите были знакомы всем, но они не могли припомнить ни названия, ни о чем была книга.

- Барышня, ну вы возьмите тогда переписку Гете с Шиллером, - и он протянул ей книгу, на обложке которой красовался Гете с берцовой костью Шиллера в руке. Наконец, истратив последние деньги на брошюру "Как воспитать волю", Люси вышла на вечернюю улицу. В небе уже плавали золотые рыбки заката. Люси не заметила, что худосочный покупатель уже давно поджидает ее за углом. Он проследовал за ней несколько кварталов на своих тонких ногах, и, раздосадованный, скрылся.

На следующий день с утра она пошла навестить Четырнадцатый том, и медсестра, в которой внимание сочеталась с чудовищным безразличием, выдержав нетерпеливую паузу, скороговоркой сообщила, что он скончался, и что в четверг похороны. По позвоночнику Люси прошла молния, она вздрогнула и вспомнила слова о том, что книги тоже умирают. Ей было отчасти жалко Четырнадцатый, но здравым рассудком она понимала, что случился пустяк. На всякий случай она сказала:

- Славный он был, а ведь совсем не старый.

- Инсульт - дело нешуточное! - поучительно сказала медсестра и склонила голову набок, и немного назад, точь в точь, как это делает Гертруда Дукс.

Люси совершенно не собиралась болеть инсультом и несостоятельный тон медсестры показался ей по крайней мере оскорбительным.

Когда худенькая Люси вышла из больничной подворотни, было довольно темно. Желтые кисельные сумерки быстро сгустились и превратились в серый непрозрачный супчик. Люси поеживаясь, и кутаясь в пальтишко, направилась домой. Она миновала треугольную Масонскую ложу, желтый железнодорожный банк, свернула налево и незаметно для себя оказалась у гигантского серого, с чугунными орлами входа здания публичной библиотеки. Люси на минуту остановилась и прошептала:

- А ведь кровь-то в библиотеке была настоящая.

Серый супчик тумана рассеялся, и здание библиотеки, огороженное высокими когтистыми деревцами теперь четко рисовалось на чернильном небе. На улице не было ни души, только где-то впереди несуществующий трамвай захлопывал двери. В окне третьего этажа Люси увидела гигантскую тень. В темноте стояла, судя по всему, никто иной, как Гертруда Дукс и провожала Люси глазами. Брошка на ее груди зловеще мерцала, отбрасывая на мостовую красный длинный луч. Люси ускорила шаги и услышала, как наверху захлопнулось окно. Летучие мыши захохотали в костлявых ветвях и, когда Люси свернула к трамваю, на мрачное петербургское небо со скрипом выкатилась серая луна.

В эту ночь Люси не могла заснуть. То ее бросало в жар, то лед скапливался в складках простыни и потом, оттаяв от дыхания, покрывал мокрой пленкой тяжелый мраморный подоконник, на котором стояли недопитые с вечера и опрокинутые котом кофейные чашки.