Игорь Клех - Светопреставление

Здание просвещения

Это здание возведено было только для того, чтобы я, вылезший из живота матери сгусток дикого мяса, ее плод, смог познать свою участь - или судьбу, это как повезет. Вместе с биллионами других таких же, как я. И чтобы не путался до поры под ногами у взрослых. Просто позабылось то неотступное, скрываемое, нечеловеческой силы желание поскорее вырасти, чтобы дать отпор и обрести свободу.

Первого сентября родители были на работе, и я вернулся домой сам, бежал, как мышонок, по ходам несложного лабиринта - в топорщащемся костюме, тесных полуботинках, жесткой фуражке и с тощим портфелем в руке. На одном перекрестке едва не заблудился, но отлегло от сердца, когда узнал знакомый зеленый забор воинской части, и ноги сами понесли вдоль него по найденной наконец нашей улице.

Начало учебы, впрочем, было щадящим. На пороге шестидесятых годов кто-то мудрый и милосердный - то ли в Академии педнаук, то ли в Министерстве просвещения - сумел добиться приказа, чтобы осенью и весной в младших классах четвертые и даже третьи уроки, если позволит погода, проводились в экскурсиях на природу - в парк, на озеро, на речку, - где учительница, показав наскоро какие-то травки или породы деревьев, будет затем, как квочка, стеречь гору из портфелей и сброшенной школьной формы, покуда все мы в трусиках и маечках, раскрасневшиеся, будем носиться по лужайке, лезть в воду или кусты и вопить в полный голос. Кем был тот незабвенный аноним? Во всяком случае, добрым человеком.

До пятого класса, чтобы не испортить почерк, мы были обязаны писать стальным пером с расщепом, макая его в бело-голубую чернильницу-непроливайку и очищая от прицепившейся чернильной дряни матерчатой перочисткой из кругляшей ткани, сшитых ниткой в центре или скрепленных заклепкой. Запрещались даже перья-"шкелетики", не дающие утолщения на письме при нажиме. Не говоря об авторучках, а тем более о только появившихся шариковых ручках. Двенадцатицветная шариковая ручка, называвшаяся из-за своей толщины "гондоном", потрясала воображение. У учившегося в нашем классе чеха - в городе базировалась чешская военная эскадрилья - была шариковая четырехцветная, потоньше. Сидя на первой парте, он рисовал в тетради воздушные бои и чертиков и одалживал нашей Татьяне Мефодьевне свою ручку проставить оценки в классный журнал. Однажды ему пришлось улепетывать с последнего урока - он был старше на год и съездил однокласснику на перемене по зубам, полшколы собралось тогда на дворе его бить: "Чех нашего ударил!"

Как мы только не клянчили, каких доводов не приводили, чтобы нам позволено было писать ученическими авторучками, какими пишут пятиклассники, - все впустую. Кто-то мастерил потайную авторучку с дозволенным стальным пером, но таким изделием лишь пополнялась школьная коллекция изъятого у учеников (куда входили также рогатки, самопалы, дымовушки из горючей кинопленки, - одной такой было достаточно, чтобы сорвать урок, - позднее курево, свинчатки, кастеты и стилеты, прекрасно вонзавшиеся в черную классную доску, перефотографированные не один раз, до полной неразличимости, черно-белые порнокарты или купленные у знакомого киномеханика вырезанные цензурой кадры французского кино: поцелуй взасос на веревочной лестнице - после такого ликбеза старшеклассницы ходили, маскируя косынками припудренные синяки на шее, - или полураздетые актрисы с удивленным выражением лица и популярным кукольным начесом на голове - "Ого, какие буфера!" - отчего мальчишкины письки моментально твердели, как карандаши; да много еще чего - жвачка, например, из лыжной мази с добавками, продававшаяся в школе).

Поэтому, не имея возможности писать, как все взрослые, авторучками какая свобода от чернильницы, перочисток, деревянного пенала и прочей позорной дребедени! - и ненавидя собственные письменные приборы, ученики младших классов тратили весь пыл на изменение их назначения.

"Западло" было есть яблоко на перемене, не превратив его перед тем при помощи запасного стального пера в "ёжика". Пером вырезалось в мякоти яблока столько острых конусов, сколько позволяла его кожура, все они возвращались на место в перевернутом виде, вверх шипами - на это уходило полперемены. Но только после такой операции всякий правоверный школяр, с удовлетворением оглядевшись по сторонам, мог приступать к трапезе. Еще у одного пера отломив по расщепу половинку острия, а тупой конец расщепив несколькими ударами камня и вставив в него сложеннный четверчаткой бумажный листок, тот же школяр получал метательный снаряд, прекрасно вонзавшийся в классную доску, дверь или мягкие места одноклассников - после чего следовала потасовка или: "Дурак! Рахит! У.о. (то есть "умственно отсталый")! Придурок жизни!" незамедлительный ответ в последнем случае: "Огрызок счастья!", а на "Гам-но!" - без запинки: "Говно было давно, а теперь удобрение!"

Словарь оскорблений и отповедей, приемов и контрприемов был обилен, но отличался консерватизмом. Для примера: "Дай кусочек!" - "Насри в уголочек!" Всякий не решавшийся напасть, но желавший сохранить лицо говорил с деланным сожалением: "Ну что с тебя взять, кроме анализа?!" Девчонкам до начала менструаций тоже перепадало на орехи, но впоследствии они шли в рост, ходили парами, будто тетки, а на основную массу одноклассников смотрели как на недомерков. До того заступника за любую из них задразнили бы: "Жених и невеста! Замесили тесто! Тесто засохло! А невеста сдохла!" У "женихов" от обиды выступали слезы на глазах, и они сразу же лезли в драку с кулаками, но проходу им не давала даже мелюзга. Жених - неправильное и презренное состояние обабившегося парня, кто захочет таким быть?

Первые школьные годы - время не чувств, а ощущений, самым неприятным из которых был утренний подъем, затем суета с нервотрепкой вокруг ванной, на кухне, в тесном коридоре, - и так до самого выхода из дому. Пробежка по городу была скорее бодрящей: прохлада, политый асфальт, тенистые деревья, музыка из репродукторов на протяжении всего пути, запахи с кондитерской фабрики - вареных карамели и шоколада, - я специально выбирал иногда улицу, параллельную центральной, где пахло сильнее. Жизнь отдал бы, чтоб работать на ней! Я не верил утверждению отца, что все, кто там работает, ненавидят сладкое и обожают селедку. Сам-то он всему предпочитал бисквитный торт, где крема побольше.

Дело шло к построению коммунизма, запустили Гагарина в космос, о чем сообщил населению города сдержанно ликующий голос из репродукторов. Помню себя с задранной головой, пялящегося на какой-то резонирующий пельмень из светлого металла на столбе. Наша учительница призналась, что она плакала от гордости за советских людей.

Ученикам младших классов первым стали давать бесплатные завтраки. Но вскоре их отменили и всей начальной школе прописали молоко в четвертушках. Его доставляли с молокозавода, и учительница посылала с урока перед большой переменой трех-четырех ребят поочередно принести в класс ящики с молоком. Зимой приходилось брать варежки или перчатки - кожа рук примерзала к металлическим прутам ящичного каркаса.