Анна Книппер - Милая, обожаемая моя Анна Васильевна

Помню, что заходили мы с ней в гости к жившему тогда в Ярославле Ростиславу Капнисту, брату подружившейся с тетей Аней в Карлаге Марии Ростиславовны Капнист - знаменитая фамилия, уходящая корнями в далекую русскую, а потом и греческую старину (Капносы). Из этого визита я по причине молодого легкомыслия мало что запомнил, кроме, пожалуй, ощущения тесноты и неустроенности жизни графских потомков даже на фоне того, чего я вдосталь навидался к тому времени в разных российских местах и местечках.

Волковский театр Ярославля не раз становился пристанищем для летних гастролей Рыбинского драмтеатра, и Анна Васильевна успела узнать и полюбить этот и вправду красивый город, который мне тогда - да и теперь, пожалуй, чем-то неуловимо напоминал Москву. Этому городу посвящено еe стихотворение, которое так и называется - "Похвала Ярославлю", вот оно:

В тебе смешенье жизни современной

С виденьем незапамятной поры

Побелены простреленные стены,

На древних башнях новые шатры...

Течет река торжественно и важно,

Далекий берег - голубая мгла.

Высокий строй домов многоэтажных

Внезапно прерывают купола.

И, укрываясь липами от пыли,

В пропорциях воздушны и легки,

Хозяев новых мирно приютили

Ампирные твои особняки.

И над твоею задремавшей былью

Закаты разжигают свой костер,

Как будто в небе золотые крылья

Иоанн Предтеча над тобой простер.

Как-то однажды - дело было уже в середине 60-х в Москве - к нам на Плющиху пришел один из многочисленных писателей, пытавшихся собрать с такого реликтового существа, которым для охотников за историческими редкостями была тетя Аня, свой взяток для очередного "прямого и честного" романа о Колчаке. Разговор уже сворачивался, время шло к ночи, каким-то образом речь коснулась поэзии, и писатель признался, что иногда он создает и стихотворные произведения, и прочел нам какой-то образчик своей поэзии. Чуть раньше речь шла и о Ярославле, и тетя Аня сказала: "Вы знаете, и у меня есть стихи: вот, например, одно из них - как раз о Ярославле" - и прочла его. А надо сказать, что при своем скромном внешнем облике Анна Васильевна, как только начинала даже просто говорить о чем-либо, тотчас обнаруживала высокие личностные качества, огромный внутренний потенциал. Здесь же она говорила не просто на общие темы - только что закончился разговор о событиях и людях, составлявших неотъемлемую часть ее жизни, и вот она читала свои стихи, вполне отдавая себе отчет в том, с каким вниманием будут они выслушаны. Короткий гимн Ярославлю был прочитан ею с артистическим блеском, с высочайшим чувством меры (не изменявшим ей, кстати, и в других, совсем нелитературных ситуациях), которое точно модулировало ее как-то сразу сделавшийся более низким голос. Ни единой лишней интонации или нажима, никаких перебивок ритма или "выразительных" пауз, но то чувство, которое побудило ее написать это стихотворение, было передано вполне. Чтение стихотворения стало финальным аккордом в разговоре, и он, надо сказать, был исполнен Анной Васильевной виртуозно. Неожиданно все присутствующие до неловкости ощутили огромное превосходство Анны Васильевны над собеседником, в том числе и он сам. В который раз она овладела ситуацией.

Все, что я говорил до сих пор о послессылочной жизни Анны Васильевны, может произвести впечатление какого-то стойкого улучшения за вычетом некоторых психологических и бытовых неудобств - но ведь они были у всех, а так, что же: работа, друзья, поездки к родственникам - на что особенно-то уж сетовать. Все и так и не так: не забудем, что Анне Васильевне шел седьмой десяток, а она вынуждена была тяжко работать, просто чтобы добывать себе пропитание, так как на получение пенсии рассчитывать не приходилось: лагерная работа в зачет не шла, какие-то случайные заработки во время многочисленных высылок не всегда документировались - поди-ка прояви дальновидность и позаботься о будущей пенсии, когда и тебе и всем остальным совершенно неясно, что с ними произойдет завтра. Кроме того, на Анне Васильевне висели неснятые судимости, не позволявшие надеяться на переезд в Москву, к сестре Елене, жившей на Плющихе, в квартире, которая была довоенным и долагерным домом Анны Васильевны (об этом доме я скажу немного позже - он того заслуживает). Так что благополучие было, как говорится, очень и очень "кажущееся". Чтобы не сочинять характеристик этому далеко не насквозь известному мне периоду жизни Анны Васильевны, приведу несколько ее писем из Рыбинска, который, судя по почтовым штемпелям, превратился из Щербакова в таковой где-то году в 57-58-м [Г. Щербаков с 1946 по 1957 гг].

Вот, в частности, письмо, иллюстрирующее один из этапов переписочной канители, которая долго и безрезультатно тянулась у Анны Васильевны вместе с Тюлей с органами советского правосудия:

Дорогая Леночка, должна тебе сообщить не слишком приятное известие см. прилагаемый документ. Комментарии как будто излишни. Не скажу чтобы была удивлена, но в общем - хватит! - 13 октября 1958 г.

А вот и "прилагаемый документ":

ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

Отдел по подготовке к рассмотрению ходатайств о помиловании

Москва, Кремль

10 октября 1958 г. ОП-104 гр.

КНИПЕР-ТИМИРЕВОЙ А.В.

Ярославская обл., г. Рыбинск, проспект

Ленина, 17, Рыбинский драмтеатр

Сообщаем, что Ваше ходатайство о снятии судимости отклонено.

Зам. заведующего Отделом А. Архипов

Этот образец советского бюрократизма вполне сродни ильфовскому персонажу, у которого была печатка с резолюцией "Отстаньте. Полыхаев". В приведенном выше тексте чувствуется с известным трудом скрываемое раздражение: была бы их воля, написали бы порезче, но - Перестройка, т.е., простите, Оттепель. А немного раньше бывали ответы более развернутые, с указанием глубоко мотивированных причин отказа, например:

ПРОКУРАТУРА

Союза Советских Социалистических Республик

Москва-центр, Пушкинская, 15-а

20 августа 1957 г. - В/1-Н-634

КНИПЕР-ТИМИРЕВОЙ А.В.

г. Москва, Плющиха, д. 31, кв. 11

Сообщаю, что Ваше заявление рассмотрено. Дело, по которому Вы были осуждены в 1939 году, проверено. Оснований для пересмотра этого дела не имеется.

Ваше заявление оставлено без удовлетворения.

Зам. Нач. отдела по надзору за следствием

в органах госбезопасности

старший советник юстиции Холявченко

Я постарался воспроизвести этот документ поточнее, вплоть до его композиции и расстановки строчных и прописных букв. Обратите внимание на "Зам. Нач." и "госбезопасности": если первое звучало более, пожалуй, гордо, чем горьковский Человек, то второе уже хотелось произнести как-то понезаметней, такой, знаете ли, скороговорочкой, как будто этого и вовсе не было. А чего стоит фамилия самого тов. зам. нач. - а?