Федор Кнорре - Утро

Ирина кусала губы, готовая рассмеяться или рассердиться, смотря по тому, как все обернется. Теплоход вышел на середину канала и полным ходом удалялся от речного вокзала.

И тут Сережа почувствовал, что надо объяснить наконец, в чем дело. Он мог бы, конечно, рассказать, как его бригада, досрочно закончив ремонт двигателя "Некрасова", была переброшена на помощь бригаде Солуянова и вытянула-таки солуяновцев в срок, и как Прокошин, которого за глаза все звали Миша-"Отдохнем Культурно", остановил Сережу и, вынув свой неизменный толстенный синий карандаш, спросил, когда он намеревается брать отпуск, и как вдруг Сережу осенила замечательная мысль: пойти в первый пассажирский рейс на "Некрасове"... Но он ничего этого, конечно, сразу не сказал, а просто вытащил из кармана билет второго класса и с деланной небрежностью, ело удерживаясь от смеха, спросил:

- Между прочим, никто не знает, как мне пройти в каюту номер двадцать два? - и, нагнувшись, поднял с пола припрятанный в темном углу, за тюками, свой маленький чемоданчик...

Радостное ощущение начавшегося путешествия охватило Сережу с той минуты, как он вышел на палубу и услышал неумолчный плеск воды, ветер зашумел у него в ушах, и две чайки, торопливо махая крыльями, обогнали пароход и, далеко впереди, упали в воду. Разваленная надвое носом парохода волна, расходясь в стороны, побежала следом, накатываясь на оба берега канала, шурша и пенясь, как карликовый прибой.

Ирина весь первый день до самого вечера была занята. Он видел ее только два-три раза мельком, не это было неважно: пароход шел и шел, мерно подрагивая от работы машин, уходя все дальше от Москвы, и впереди было еще много дней совместного плавания...

Сережа стоял, облокотясь на перила, и не отрываясь смотрел, как постепенно начинает синеть воздух в полях.

Пароход со своим однообразным, глухим постукиванием все бежал мимо серых прибрежных лугов, где в фиолетовых сумерках уже поднимались белые клочья тумана.

В каютах у пассажиров зажглись лампочки. Одни готовились ко сну, другие, накинув пальто, усаживались на палубе с таким видом, будто собрались просидеть всю ночь. Из ярко освещенной кают-компании доносилось бренчанье пианино.

Плавно поворачивая, пароход начал огибать мысок с густой рощей. В самой ее глубине что-то звонко щелкнуло раз, другой и раскатилось долгой трелью. Немногие пассажиры, которые были на палубе, прислушиваясь, перестали разговаривать.

Сережа подбежал к кают-компании, где за запертой стеклянной дверью видны были девушки, накрывавшие столы к ужину, и постучался.

Подошла Ирина и, вглядевшись через стекло, со строгим и удивленным лицом повернула ключ.

- Соловей! Вы только послушайте: соловей пробует голос.

Сохраняя на лице осуждающее, строгое выражение, Ирина переступила через порог и прислушалась. Валя выглянула из буфетной. Обе руки у нее полны были хрустальных фужеров, которые она держала веером, зажав между пальцев их длинные ножки.

- Что такое? Что там такое? - говорила Валя, боком пролезая в дверь и придерживая фужеры на отлете, чтоб не стукнуть их обо что-нибудь.

Заметив, что все молчат и прислушиваются, она тоже стала слушать, и выражение любопытства на ее круглом, простодушном лице вдруг как-то сразу, без перехода сменилось обрадованной улыбкой.

Последней появилась и остановилась в дверях Агния. Она усмехнулась сквозь сжатые губы и снисходительно сказала:

- Это первый... Сколько их дальше будет по Волге, слушать надоест!

Темная роща, где щелкал соловей, как ножом отрезанная, кончилась на краю оврага, до половины налитого белым туманом, и медленно стала уплывать назад, когда пароход, обогнув мысок, вышел на прямую...

Попозже вечером все решили идти на палубу, ждать соловьев, простояли минут сорок, продрогли на ночном ветру и, ничего не дождавшись, пошли ужинать.

Сережу, как своего человека, позвали в каюту, где накрыт был маленький столик.

Агния сидела в уголке на своей койке, прихлебывала сладкий портвейн из маленькой рюмочки и, глубоко затягиваясь, курила папиросу. Немолодое лицо ее с черствыми морщинками около губ и сухой кожей, обрамленное жесткой, точно из проволоки сделанной прической, как всегда, имело снисходительно-насмешливое выражение.

Ирина была в полосатой кофточке с открытым воротом. Сережа впервые видел ее такой: усталой после работы, в мягких туфлях, одетой по-домашнему, и этот ее вид казался ему необыкновенно трогательным и милым.

Валя, та все время так и смотрела Сереже в рот, в ожидании, что он скажет что-нибудь смешное, и готовясь захохотать первой.

Нетерпеливо дожидаясь, когда же можно начать смеяться, она не выдержала и спросила Сережу:

- Соскучился там без вас ваш друг?

Сережа не сразу понял, совершенно позабыв свою шутку.

- Ну как же вы позабыли? Как вы фамилию его назвали? Бубликов, что ли?

Сережа подхватил:

- Ах, Вася?.. Вася ждет не дождется нас с Ириной. В особенности меня, конечно.

Агния вопросительно посмотрела на Ирину, приподняв брови.

- Да ну его, - усмехаясь, отмахнулась Ирина, - это он все над моим Васей Сушкиным измывается... Знаешь? Ну, кому я посылку везу.

- Ах, и посылка есть? - отчаянно весело воскликнул Сережа, хотя почувствовал глухую тревогу от этого неожиданного известия. - Как это я мог позабыть? Где же она лежит? Надо сейчас же вытащить, посмотреть, не погрызли ли мыши.

Не очень охотно уступая настояниям Сережи и Вали, Ирина позволила развернуть длинный пакет, завернутый в оберточную бумагу.

- Тут четыре предмета, - объявила Валя. - Скрипка в ящичке. Бумаги какие-то. Очки в футляре. Книжка: "Всадник без головы".

- Это что? Все по его просьбе?.. - удивленно спросил Сережа, перестав на минуту дурачиться.

Ирина пожала плечами:

- Не сама же я ему такой ассортимент подобрала. Значит, по просьбе.

- Важно... - сказал Сережа, делая значительное лицо и поворачивая скрипку с боку на бок. - Теперь друг мой Вася заживет по-культурному: очки на нос, чтобы смычок с кочергой не перепутать, скрипку на плечо - и пошел скрипеть...

Валя закатывалась от хохота на все Сережины глупости, Агния снисходительно усмехалась, прихлебывая из рюмочки, а Ирина, то хмурясь, то улыбаясь, останавливала расходившегося Сережу:

- Хватит вам, все про моего Васю да про Васю. Давайте про что-нибудь другое, найдите себе другую тему.

- Другую? Не-ет. Зачем нам разбрасываться? Васю мы не оставим. "Главное - это не распыляться", как сказал фашистский генерал, когда взлетел вместе со своим штабом в воздух на партизанской мине!..

Тут даже Агния улыбнулась, покачав головой, и потом Сережа, по просьбе Вали, надел очки, сделал подслеповатое и очень глупое лицо и стал представлять, как Вася Сушкин играет на скрипке, все время путая скрипку с балалайкой и держа смычок за середину...