Якуб Колас - На росстанях

Уже совсем рассвело, когда Лобанович подъезжал к Вильне. Из-за высокого живописного холма, которыми так богаты окрестности Вильны, взлетали в ясное и холодное небо, словцо золотые стрелы, лучи солнца.

С каждой минутой поезд приближался к вокзалу и наконец остановился. Лобанович с небольшим чемоданчиком в руке одним из первых вышел из вагона и двинулся вслед за толпой, с восхищением разглядывая подземные туннели, которые вели на вокзал и в город. Здесь было такое множество поворотов, что если бы не надписи, новый человек мог бы легко заблудиться. Наконец Лобанович вышел в город, пересек довольно просторную площадь и сразу же вышел к Острой Браме, где находилась святыня католического населения, икона остробрамской божьей матери.

Вступая под арку Брамы, горожане, пешие и конные, даже важные чиновники и околоточные, неизменно снимали фуражки и шляпы и шли либо ехали медленным шагом. По краям улицы, несмотря на ранний час, стояли на коленях богомольные люди, мужчины и женщины, неистово били себя в грудь кулаками и припадали лбами к холодной торцовой мостовой. Было здесь много нищих, молившихся с особым рвением и нарочито громко. Лобанович также вынужден был снять фуражку, причем ему вспомнился один полешук, которого силой загоняли в церковь. По дороге он говорил: "Хоть и пойду, но ни рукой, ни губой не пошевельну!"

Миновав Острую Браму, Лобанович начал отыскивать и украдкой читать надписи на перекрестках, надеясь встретить название улицы, на которой помещалась редакция газеты. Было еще рано, город только-только пробуждался, и на улицах людей было мало. Лишь изредка попадались одинокие фигуры мужчин и женщин, которым некогда было нежиться в постелях, а может, и не все они имели свои постели. Это были преимущественно крестьяне из окрестных деревень и обитатели глухих городских закоулков, ремесленники и люди неизвестных профессий. Худые, оборванные, озабоченные, они куда-то спешили ради куска насущного хлеба. Лобанович внимательно и сочувственно присматривался к ним и думал: "Как много есть на свете людей, которым живется гораздо хуже, чем выгнанным из школ учителям!" Не спеша заходил он в глухие, тесные переулки, которыми был богат город, чтобы лучше ознакомиться с ними. Переулки порой заводили путника в тупики. Он возвращался обратно и терял ориентацию в городе, которого не знал, шел в другом направлении и снова упирался в тупики. Наконец он выбрался на более просторные улицы. На каждом шагу бросались в глаза монастыри, костелы, церкви, кирки и часовни, богато украшенные скульптурами католических святых. Они являлись своеобразной летописью, рассказывавшей о многовековой жизни города, о его исторических судьбах.

Блуждая по улицам и переулкам, Лобанович забрался в такие районы, где уже потерял надежду без посторонней помощи найти нужную ему Завальную улицу. А Вильна тем временем пробудилась и начала свою обычную жизнь полицейско-чиновничьего губернского города царской империи. Прошло еще полчаса, когда Лобанович наконец остановился возле редакции. Рядом помещалась довольно большая, богатая лавка с пышно размалеванной вывеской, на которой было написано по-русски: "Торговая фирма Амстердама". Можно было подумать - люди так и думали вначале, - что это торговый дом, открытый здесь каким-нибудь богатым купцом из Амстердама. В действительности же лавка принадлежала местному торговцу по фамилии Амстердам, торговавшему цикорием и кофе.

Несмело, с некоторым волнением и даже страхом, переступил Лобанович порог дома, где помещалась редакция.

В тесной каморке, за простенькой деревянной перегородкой с небольшим оконцем без стекла, сидел человек, молодой, худощавый. Перед ним стояла жестянка с клейстером и кисточкой. Он складывал номера газеты то по одному, то целыми пачками и наклеивал на них ярлычки с тем или иным адресом.

Молодой человек поднял глаза на незнакомого посетителя. Лобанович почтительно приветствовал его по-белорусски: "День добрый!" - и спросил:

- Это здесь редакция?

- Здесь, - ответил молодой человек и в свою очередь полюбопытствовал: Вам, собственно говоря, кого нужно? По какому вы делу?

Молодой человек говорил по-белорусски, но с сильным польским акцентом. Это был экспедитор газеты, секретарь по хозяйственной части, бухгалтер и делопроизводитель. Звали его Стасем, а фамилия его была Гуляшек. Лобанович рассказал, что редактор прислал ему приглашение приехать на работу в редакцию.

- Так будьте любезны, раздевайтесь. Редактор обычно приходит в двенадцать.

Стась Гуляшек стал теперь значительно гостеприимнее и любезнее со своим новым знакомым. Он даже высказал предположение, что здесь, в редакции, Лобановичу будет предоставлена и комната, - Стась показал рукой на комнатку, находившуюся напротив перегородки.

- А сами вы где живете? - спросил Лобанович.

- На квартире в городе. Со мной живет и моя мать, - ответил Стась и добавил: - У нее кое-кто столуется.

Стась оказался разговорчивым и готовым на разные услуги человеком. С разрешения Стася Лобанович зашел в ту комнатку, которая должна была стать его квартирой. Комнатка была запущенная, давно не беленная, мрачная и неуютная. Номер газеты, наклеенный на стеклах так, чтобы можно было читать его с улицы, заслонял свет и делал комнатку еще более темной. Возле одной стены в глубине комнаты стояла койка, похожая на санитарные носилки. Дерюжка крестьянского производства, прикрепленная к двум боковым деревянным брускам, была продавлена, и вся постель напоминала собой корыто. Так потом и называл ее Лобанович.

Вскоре в редакцию пришел и сам редактор, высокий, плечистый, с пышными черными усами. Видно было, что, перед тем как выйти из дому, редактор цеплял на усы наусники, а концы их, туго натянув, завязывал на затылке и так ходил около часа, чтобы придать усам желательный для их обладателя вид. Вся фигура редактора, манера держаться, шляпа и платье свидетельствовали о стремлении произвести впечатление, пустить пыль в глаза. Своему внешнему виду редактор придавал большое значение. В разговоре с малознакомыми людьми он держался независимо, любил употреблять такие словечки и выражения, которые характеризовали бы его как человека самобытного, не похожего на других и в то же время шутника и оптимиста. После каждой меткой фразы или поговорки он смеялся солидным, басовитым смехом.

- Го! - приветливо сказал редактор, увидя Лобановича. - С приездом вас, дядька Андрей! Работать будем. Что?

- Благодарю за доброе слово, - почтительно ответил Лобанович. - Не знаю только, справлюсь ли с работой.

- Не святые горшки лепят, - сказал редактор и махнул рукой. - Закрутим, пане мой, дело так, что пыль столбом пойдет. Что?