Якуб Колас - На росстанях

Дорога немного успокоила Лобановича. Он постепенно свыкся и с мыслью о допросе у жандармского ротмистра. Его радовало то, что дядя Мартин и семья не будут сидеть голодными, так как с поля все собрали. Даже и телушечки не придется продавать. С такими мыслями ехал Андрей в Минск.

На Подгорной улице тогдашнего Минска было больше деревянных домов, чем кирпичных. Домик, в котором находились канцелярия и квартира жандармского ротмистра, стоял в глубине двора. Крытое, просторное крыльцо-веранда почти терялось в густой зеленой листве дикого винограда. На стене, на видном месте, блестела свежей краской жестяная табличка с обозначенным на ней номером дома. Оглядываясь, Андрей тихо взошел на обвитое зеленью крыльцо. На стене, сбоку от входа в жандармское логовище, висела на толстой проволоке ручка звонка. Лобанович постоял немного, подумал, взглянул на часы. Было половина одиннадцатого, время, когда чиновники уже сидят за своими столами. Лобанович потянул за ручку и начал прислушиваться. Вскоре послышались медленные, тяжелые шаги. Дверь открыл здоровенный жандармский вахмистр. Он окинул Лобановича пронзительным, сердитым взглядом и сурово спросил:

- Вам что нужно?

Лобанович молча подал ему вызов к ротмистру с таким видом, будто и сам он важная персона. Вахмистр взял пакет, посмотрел на конверт, потом на Лобановича и еще более сурово буркнул:

- Заходите!

Он провел Лобановича в приемную и показал на жесткий деревянный диван:

- Ждите здесь! - а сам направился куда-то в глубину дома.

"Видимо, спит либо завтракает", - подумал Лобанович. Но минут через пять издалека послышался звон шпор, и тотчас же вошел ротмистр. Не поздоровавшись, он открыл свой кабинет и, кивнув головой в сторону двери, спокойно сказал:

- Ступайте за мной!

Ротмистр пошел впереди, за ним Лобанович, а вахмистр замыкал процессию.

Войдя в кабинет, ротмистр сразу же сел в стоявшее за столом кресло. Теперь Лобанович разглядел его вблизи. Это был одетый в аккуратно пригнанную форму офицера царской армии еще молодой, широкоплечий человек среднего роста, с красивым и даже симпатичным лицом. В каждом его движении чувствовалась военная выправка. Он показал Лобановичу рукой на стул возле стола, а сам отпер ящик, достал довольно объемистую папку с разными бумагами и документами. Отыскав нужный ему исписанный лист бумаги, он положил его перед Лобановичем.

- Здесь записано показание одного из ваших коллег. Можете ознакомиться с ним. - Затем ротмистр достал из стола лист чистой бумаги. - Напишите коротко о вашем участии в учительском собрании. Что это было за собрание. Постарайтесь уложиться в один час. Сможете?

- Постараюсь.

Ротмистр запер стол и твердой, быстрой походкой вышел из кабинета в другую дверь, завешенную шторой.

Прежде чем приняться за дело, Лобанович взял "показание одного из коллег". Владик Сальвесев писал по выработанному Лобановичем и Янкой плану.

Поведение ротмистра очень удивило Андрея. Жандармский вахмистр также вышел из кабинета, и Андрей остался совсем один. "Что это - хитрость какая-то, западня? - спрашивал он сам себя. - Вероятно, за мной следят из тайного угла. Надо быть осторожным".

Назначенный срок еще далеко не кончился, а свои показания Андрей написал, и написал аккуратно. После этого он стал разглядывать кабинет, не сходя с места. На переднем плане висели портреты Николая II и царицы. И больше ничего не было на стенах.

Оставалось уже мало времени до конца срока. "Что же будет дальше?" - с беспокойством ждал Андрей.

Ровно через час пришел ротмистр; видимо, он "подкрепился" - от него попахивало коньячком.

- Ну что? - спросил он, усевшись в кресло.

Лобанович молча подал бумагу. "Чем меньше говорить, тем лучше", мысленно заметил он себе.

Ротмистр внимательно присматривался к написанному. Казалось, его больше интересовал почерк, чем содержание показаний.

- А красивый у вас почерк, - наконец проговорил он.

- Учителю уж так положено.

Ротмистр открыл ящик стола, взял какой-то исписанный лист, вгляделся в него, перевел глаза на написанное Лобановичем, а затем и на него самого. Усмехнулся.

- Я не пророк, но могу вам сказать, что ваш почерк сыграет роль в вашей жизни... Можете быть свободным. - И ротмистр кивнул головой, давая знать, что Лобанович может идти.

XXXI

Очутившись на улице и убедившись, что сзади жандармов не видно, Лобанович почувствовал себя так, будто с его плеч свалился тяжелый камень и сам он вторично родился на свет. Все его страхи развеялись и растаяли, как тучки в засушливую погоду. Но теперь перед ним встал вопрос: почему жандармский ротмистр так присматривался к его почерку? Правда, это могла быть простая случайность, тем более что Лобанович и от друзей слыхал про свой красивый почерк. И все же точного ответа на интересующий его вопрос Лобанович не находил. Но хорошо уже и то, что он свободно ходит по улицам, сливается с толпой людей, снующих туда и сюда по тротуарам. Как хорошо было бы поговорить сейчас с Янкой! Но Янка далеко, живет где-то на реке Березине, у дяди.

Более близкого знакомого, чем Болотич, у Андрея в Минске не было. Минут через десять он переступил порог чистенькой квартиры бывшего друга.

- А, это ты, крамольник! Ну, рад видеть тебя, - такими словами, сдобренными шуткой, встретил Болотич Андрея. - Садись! - сказал он гостю. Скоро ли вас будут судить?

В словах Болотича слышались какие-то снисходительно-барские нотки, и это не понравилось Андрею. Не понравились ему прилизанность квартиры и самого хозяина ее и подчеркнутый порядок во всем.

- О суде нам станет известно тогда, когда вручат повестки. Или, может быть, ты что-нибудь слыхал? Ты же имеешь доступ в "высшие сферы", а нам туда двери закрыты, - довольно сухо ответил Лобанович.

- А ты уже и надулся! - заметил Болотич. - В "высших сферах", как ты говоришь, я не бываю. Да и само понятие "высшие сферы" неопределенное. А вот от одного писаришки - не знаю, из каких он "сфер", - я слыхал, что все ваше дело, кстати сказать бессмысленное, будет прекращено.

- Что ты говоришь?

- То, что ты слышишь.

- Если бы это дело прекратили, было бы неплохо. Но почему же меня вызывали к жандармскому ротмистру для дачи показаний? Вот только что вырвался оттуда.

Болотич пожал плечами.

- О чем же тебя допрашивали?

- По существу, и допроса никакого не было. Велел жандармский ротмистр написать, как проходило учительское собрание и что там было. И даже разрешил полюбопытствовать, что показали мои друзья, дал мне целую кипу бумаг.

Лобанович рассказал, как ротмистр хвалил почерк допрашиваемого.

- Что ж, может, собирается взять тебя в делопроизводители, - заметил Болотич.

- Эх, брат Болотич! Тебе смешки да шуточки. Будь ты на моем месте, я так легко не отнесся бы к тебе. И скажи, почему наше собрание ты называешь нелепостью?