Всеволод Крестовский - Тьма Египетская

— То есть… Я полагаю, — пояснил Каржоль, — мне так кажется, что в этом разе игуменья хочет только гарантировать себя на случай, если бы возникли какие-нибудь недоразумения со стороны властей, что при наших милых порядках (вставляя в речь и подчеркивая эти «милые порядки», граф вспомнил оба наддиванные портрета и подумал, что это словцо должно угодить хозяину), сами вы знаете, что возможно, коль скоро Бендавид захочет пустить в ход свои средства, хотя бы, положим, в Петербурге… Тут ведь могут возникнуть разные запросы, истории… вообще неприятности и мало ли что!

— Н-да-c. Так вот оно что! — саркастически-нагло усмехнулся господин Горизонтов, подтопывая ножкой. — Другими словами, это значит, — продолжал он с иронией, — что матушке-игуменье желательно бы свернуть это дело с больной головы на здоровую?.. Тэ-эк-с!.. Понимаем!.. Только зачем же-с? — ехидно вздохнул он с лукавым смиренством. — Коль уж сама заварила кашу, пущай сама и расхлебывает. Нам-то из-за чего же соваться, сами подумайте?

— Но… я полагаю, что это дело общее, — сказал Каржоль. — Интересы православия в этом крае безразлично и равно должны быть дороги всем правительственным органам. Поэтому, мне кажется, ваша даже обязанность оказать Серафиме всяческое содействие.

— Это все конечно-с, — согласился Горизонтов. — И разве мы отказываемся?.. Помилуйте-с!.. Ежели потребуется окрестить эту госпожу Бендавид, то владыка может совершить обряд даже самолично, со всей торжественностью, в сослужении целого собора, мы очень рады-с!

Каржоль почувствовал себя в некотором роде в положении живого пескаря, которого поджаривают на сковородке то с одного, то с другого бока: и так нехорошо, и эдак скверно, и всячески не везет! Он ясно уразумел, что с господином Горизонтовым на такой почве ничего не поделаешь, что тут надо играть совсем на других струнках, пускать в ход совсем иные ресурсы: на честолюбие, что ли, подействовать, или взятку, например, хорошую предложить. Но с другой стороны — как предложишь, коль у него на стене вон Писарев с Добролюбовым висят? Дело щекотливое!.. Надо это как-нибудь с подходцем, половчее, поосторожнее…

— Видите ли, — приступил к нему граф, несколько подумав. — Должен вам сказать, что эта девушка желает принять христианство по глубокому внутреннему убеждению… Она просто жаждет этого… И вы понимаете, что одно уже ее положение в еврейской среде произведет в этом случае громадное впечатление и влияние…

— То есть какое же влияние! — недоверчиво и с ужимкой хихикнул Горизонтов.

— А то, что ее примеру могут последовать многие… Пример внушительный.

— Ну, так что же-с? — продолжал тот, все так же недоверчиво глядя мимо очков на графа.

— Как что?! Развитие прозелитизма! — убеждающим тоном подхватил Каржоль. — Помилуйте, да на такую миссионерскую деятельность здешней епархии, мне кажется, и высшее ваше начальство поневоле обратит благосклонное внимание… Такая благотворная деятельность во всяком случае не останется без поощрения и награды, тем более, что и мы, с своей стороны, приложим все старания, чтобы это дело стало известно даже и в высших правительственных сферах.

— Нам это безразлично-с, — заложив руки в кармашки брючек и покачиваясь с ноги на ногу, равнодушно усмехнулся Горизонтов. — Мы знаем только свое, чтобы значит ровненько и аккуратно исполнить свое формальное дело, что положено-с, а там что до угождения начальству, Бог с ним! — махнул он рукой. — Это тоже ведь как взглянуть, дело сомнительное… Палка, сами изволите знать, о двух концах бывает…

Видит Каржоль, что и на струнку честолюбия не подденешь господина Горизонтова. Остается одно: предложить ему взятку.

— Кроме того, — продолжал он, — вы без сомнения знаете, что эта Бендавид очень богата.

— Как не знать-с! — мотнул головой Горизонтов. — В одном, кажись, городе живем; только причем же это в данном случае?.. Нам ведь это решительно все равно: мы тут люди посторонние.

— Как вам сказать, — возразил на это Каржоль, несколько поеживаясь. — Оно конечно посторонние, но… с другой стороны и не совсем-таки посторонние… Если, например принять в соображение, что эта девушка, при своем пламенном рвении к религии, охотно пожертвует значительные суммы на различные богоугодные цели, на монастырь, например, и прочее… насколько я знаю, — с некоторым ударением добавил граф, — она не постоит за этим.

— Тэ-эк-с! — заметил семинар опять все с той же своей подло-иронической ухмылочкой, которая в иных обстоятельствах могла бы просто вывести из себя и взбесить Каржоля. — Понимаем-с!.. Оно точно, что хоть и журавль в небе, н-но… для матери Серафимы дело не без заманчивости и стоит иной синицы… Только ради чего же нам-то собственно помогать ей? — спросил он, отступив на шаг и по-наполеоновски скрещивая на груди руки. — У нее, слава Богу, и своих связей довольно… да напиши она хоть прямо в Питер, хоть к этим, к высоким своим покровителькам, так и Господи помилуй! — ей и помимо нас пришлют сколько угодно и разрешений, и благословлений прямо из Синода… Мы тут опять же совсем в стороне, нам-то что?

— Написать в Петербург, конечно, можно бы, — заметил граф, — но это все очень долгая процедура, а тут между тем надо сделать дело как можно скорее, не теряя времени… Вот почему я собственно к вам и обращаюсь… Помогите, батюшка! Выручите! — бухнул ему прямо Каржоль, с поклоном расставляя руки. — Уж я вам за это просто и не знаю, как буду благодарен… Поверьте, что труды ваши не останутся без солидного вознаграждения.

Господин Горизонтов даже подпрыгнул как-то на месте, словно бы его неожиданно шилом сзади кольнули, и вдруг изобразил на лице своем чувство благородного негодования.

— Если бы, милостивый государь, здесь были свидетели, — размеренно сказал он оскорбленным и внушительным тоном, — то я, конечно, пригласил бы их к составлению протокола; но мы одни, а потому, что же мне остается?.. На дверь указать вам, что ли?

И он сделал подобающий жест по направлению к двери.

Каржоль совсем опешил… Все его дело, все махинации готовы были рухнуть сию же минуту. Поэтому он поспешил принять, до испуга ужаснувшийся вид человека, который вдруг и якобы невзначай совершил непростительный промах.

— Извините меня, Бога ради! — заговорил он с самым предупредительным видом. — Но вы, ей-Богу, не так меня поняли… Я вовсе не имел в виду… Поверьте, господин Горизонтов, я отнюдь не желал оскорбить вас… И в мыслях даже не имел!.. Бога ради!..

И говоря это, граф протягивал вперед обе свои длани, ловя для пожатия руки Горизонтова, пока наконец удалось поймать ее.

— Конечно, я охотно извиняю, и прошу извинить также и мне, — сказал тот, успокоившись и не отказав Каржолю в пожатии. — Что делать! Самолюбие-с!.. Оно, знаете, в моем положении даже странно и оскорбляться-то… Эти наши гнусные консистории да попы так уж приучили к взяткам и всякой мерзости, что общество не привыкло еще видеть порядочного человека на подобных местах… Разумеется, назвался груздем, полезай в кузов.