Всеволод Крестовский - Тьма Египетская

— Балшова дела до вас иймеем, интэресново дела… очень, очень даже интэресново, — выразительно подчеркнул проситель.

— Ну, любезный, — лениво зевнул ему на это секретарь, — с делами приходи завтра, а теперь я есть хочу и дел никаких слушать не стану.

— Гхарашьо! — охотно согласился еврей, с предупредительным поклоном. — Ви себе кушайте, а ми себе будем ждать. Как ви покушаете, то ми поговорим.

— Как я покушаю, то лягу спать и ни о чем с тобой разговаривать не стану, — слегка насмешливо впадая в его тон, заметил Горизонтов.

— Ой-вай! — с тонкой улыбочкой помотал головой проситель. — Извините, гасшпидин, но это таково делу, что ви как только вслышите, то не захочете спать… Может, и кушать не захочете.

— Да ты кто такой? — недоверчиво оглядывая его, спросил Горизонтов.

— Я-а?.. Я Ионафан ламдан, пленипотент ад гасшпидин Соломон Бендавид… Понимаете? — выразительно подмигнул еврей, подняв к прищуренному глазу указательный палец.

Горизонтов кисло наморщился. Догадаться было не трудно, что дело должно идти о Тамаре, и хотя предупредительное напоминание об очень большом интересе этого дела давало ему некоторые намеки на весьма привлекательные перспективы, тем не менее, ввиду только-что отправленной бумаги к Серафиме, перспективы эти туманились и несколько досадными «заковыками». Во всяком случае, казалось необходимым выслушать Бендавидовского «пленипотента».

— Хорошо, потолкуем, — согласился он, и пригласил ламдана войти в квартиру.

Рабби Ионафан, очутившись в знакомой уже нам комнате, прежде всего попросил хозяина, из предосторожности, притворить поплотнее дверь и никого не принимать, а затем прямо приступил к делу. Он без обиняков пояснил, что граф Каржоль «закрутил» внучку Бендавида, чтобы женившись воспользоваться ее состоянием и только с этой целью хочет «навертать ее на православие»; что со стороны Тамары, кроме увлечения наружностью и блеском такого большого «пурица» [141] Пуриц — господин, барин. , нет никакого более серьезного побуждения изменять своей религии; что увлечение, разумеется, скоро пройдет, а несчастье останется, тем более, когда Каржоль разочаруется в своих ожиданиях, не получив ровно ничего за Тамарой, и изо всего этого «кепського дела» ничего не выйдет, — кроме «ногх грейсер шкандал», а потому-де Бендавид готов сделать какое угодно «благодарное одолжение», если ему помогут вернуть из монастыря его внучку; он готов даже пожертвовать за это самой игуменье на монастырь несколько тысяч и, кроме того, заплатить за совет и содействие «добрым людям», что, во всяком случае, составит для них нечто более существенное, чем приобретение души какой-нибудь глупенькой евреечки. — «И на сшто васшему Богу таково пустово душа, извините!..»

— Все это понятно, заметил Горизонтов. — Не понимаю только одного: с какой стати со всем этим делом вы собственно ко мне обращаетесь? Причем я-то тут?

— Ой, васше внсокоблагородие!.. — Как не ви, то хто же?!.. Мы вже знаем, за каково дела до кого обернуться. Пускай тольке поскорейш вертают нам ее назад из клештер — абы только нехрещену — а мы вже будем благодарить вам, как Богу… Бендавид аж тисяча рубли не пожалеет за таково дела.

При этих словах Горизонтов снова наморщился и раздумчиво запустил пальцы в свою подбородную шерстину.

«Эка досада, право!» думалось ему. «И дернула ж нелегкая поторопиться с этой бумаженкой!.. Ведь не пошли мы ее, можно бы сейчас же дать строжайшее предписание возвратить девчонку родным, и всему бы делу конец… Тысяча… Нет, черт возьми, тут не тысячью попахло бы: поприжаться малость, так и все три дали бы… Да неужто же нельзя поправить?» задал он внутренно самому себе подбадривающий вопрос.

А рабби Ионафан достал между тем из бокового кармана старый бумажник и молча, неторопливо и отчетливо принялся отсчитывать из него, одну за другой, пять сотенных бумажек. Отсчитал и положил на стол перед Горизонтовым.

— Это что же такое? Зачем? — спросил последний как бы удивленно и даже несколько сурово.

— На хлопоты, — не смущаясь, пояснил еврей с тою спокойно самоуверенной и деловито деликатною манерой, которая вообще присуща сынам Израиля в подобных щекотливых положениях. — А как, даст Бог, покончим дело, — прибавил он еще деликатнее, — то гасшпидин закретар иймеет получить еще пьятьсот за хлопоты.

— Ну, это ты, любезный, убирай назад… Убирай, убирай! — торопливо и грубо заговорил Горизонтов, отодвигая к ламдану пачку бумажек. — Больно вы прытки, как погляжу я! В этаком деле да захотели какой-нибудь тысченкой подмаслить! Нет, брат, шалишь! Я и рук себе марать не стану… Ты думаешь, это легко устроить?.. А прогонят меня за эту вашу паршивую жидовку со службы, так я с чем же останусь? С твоею тысячью? На нее и живи?.. Нет, брат, себе дороже!.. Проваливай!

— Васше високоблагородное благородие! — поднял Ионафан к пейсам обе ладони. — Зачиво ви сердитесь?.. Ну, зачиво?!.. Зжвините! Насшево дело дать, васшево дело взять. Ви скажите сколько?

Горизонтов, засунув руки в кармашки брючек, озабоченно прошелся несколько раз по комнате. Ламдан выжидательно следил за ним глазами. Он, как опытный охотник, спокойно наблюдал свою дичь, зная, что в надлежащий момент она сама подойдет к нему на верный выстрел.

— Вот что, — сказал наконец секретарь, остановясь перед поднявшимся с места евреем. — Чем даром-то бобы разводить, так лучше начистоту.

Рабби Ионафан молчаливым поклоном выразил покорную готовность выслушать условия Горизонтова.

— Денег мне от вас покуда никаких не нужно, — внушительно продолжал этот последний. — Мое правило, коли взять, то надо уж и сделать, по совести, а дело ваше, повторяю, трудное… очень трудное… и едва ли что удастся тут поправить… Но так и быть, похлопочу, попытаюсь…

Ионафан поспешил вторично поклоном выразить свою благодарность.

— Пускай гасшпидин закретар тольке захочет, а поправить, он завиерно поправит, — почтительно проговорил он таким тоном, в котором так и сквозило, что ты, брат, басни-то мне не рассказывай!

— Если хлопоты мои пойдут на лад, — продолжал Горизонтов, — в таком случае ты мне выдашь тысячу в задаток, а затем, коли дело выгорит, то при окончании еще две тысячи. Согласен — ладно, а нет — проваливай!

— Уй, васше високоблагородие… Трох тисячов! — ужаснулся ламдан, всплеснув руками. — Ну, и за сшто тут трох тисячов?! — Завеем пустова дело! И скудова взять нам таких деньгов, подумайтю!.. Каб вы были один — ну, гхарашьо. А то когда вам трох тисячов, то правитель с губернаторского кинцелярия скажет, давайте и мине трох тисячов, и гасшпидин палачмейстер захочет тоже трох тисячов, — ну, и сколько же тогда тисячов надо положить на гибернатор?!.. Может, и сам гибернатор захочет, а может и вице-гибернатор, и увсе советники, и прекарор, а может и еще хто… и сколько же это будет тисячов?!..