Лев Толстой - ТОМ 23 ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1879-1884

Догмат непорочного зачатия богородицы — нужен он или нет? Что от него произошло? Злоба, ругательства, насмешки. А польза была? Никакой. Учение о том, что не надо казнить блудницу, нужно или нет? Что от него произошло? Тысячи и тысячи раз люди были смягчены этим напоминанием.

Другое: в догматах каких бы то ни было все согласны? — Нет. — В том, чтобы просящему дать? — Все.

И вот первое — догматы, в чем никто не согласен, что никому не нужно, что губит людей, это-то иерархия выдавала и выдает за веру; а второе, то, в чем все согласны, что всем нужно и что спасает людей, этого, хотя и не смела отрицать иерархия, но не смела и выставлять, как учение ибо это учение отрицало ее самое.

На полях л. 1 оборот:

Пеленают, моют. Еремевна. Танцуют.

На полях л. 2:

Уроки с Ал[ександрой] Ил[ьинишной] [159] Уроки с Александрой Ильинишной . — А. И. Остен-Сакен занималась с детьми французским языком.

Трубку папа [160] Трубку папа . — В своих «Воспоминаниях» (гл. VIII) Толстой описывая уклад жизни в Ясной Поляне при отце, между прочим рассказывает: «Обед кончается. Отцу подают закуренную трубку» (т. 34).

бабушка [161] бабушка . — Бабка Толстого, гр. Пелагея Николаевна Толстая (р. 28 апреля 1762 г., ум. 25 мая 1838 г.). Толстой писал о ней в главе IV «Воспоминаний».

Дунечка Темешева

Кланяться задом [162] Кланяться задом . — В неопубликованных «Материалах к биографии Л. Н. Толстого», записанных 24 октября 1876 г. (хранятся в Отделе рукописей Гос. музея Л. Н. Толстого), С. А. Толстая рассказывает: «Судя по словам старых тетушек, которые мне рассказывали кое-что о детстве моего мужа, и также по словам моего деда Исленьева, который был очень дружен с Николаем Ильичом [Толстым], маленький Левочка был очень оригинальный ребенок и чудак. Он, например, входил в залу и кланялся всем задом, откидывая голову назад и шаркая».

шарады [163] шарады . — О своем «искусстве составлять шарады», которое он выказывал за обедом, Толстой рассказывает в VIII главе «Воспоминаний».

Я буду дурен, но умен. [164] Я буду дурен, но умен . — В главе XVII повести «Детство» находим следующие строки: «Я очень хорошо помню, как раз за обедом — мне было тогда шесть лёт — говорили о моей наружности, как maman старалась найти что-нибудь хорошее в моем лице: говорила, что у меня умные глаза, приятная улыбка, и наконец, уступая доводам отца и очевидности, принуждена была сознаться, что я дурен; и потом, когда я благодарил ее за обед, потрепала меня по щеке и сказала: — Ты это знай, Николенька, что за твое лицо тебя никто не будет любить; поэтому ты должен стараться быть умным и добрым мальчиком. Эти слова не только убедили меня в том, что я не красавец, но еще в в том, что я непременно буду добрым и умным мальчиком». О том же в XXIV главе повести «Отрочество»: «Я гораздо ниже ростом Володи, широкоплеч и мясист, по-прежнему дурен и по-прежнему мучусь этим. Я стараюсь казаться оригиналом. Одно утешает меня: это то, что про меня папа сказал как-то, что у меня умная рожа, и я вполне верю в это».

Несчастье? то буду спать.

Миллер доктор [165] Миллер доктор . — Врач Г. В. Миллер служил инспектором Тульской врачебной управы. Он лечил детей Толстых; им был подписан врачебный протокол о смерти Н. И. Толстого.

Фанфар[опова] гора [166] Фанфар[онова] гора . — См. «Воспоминания», гл. IX.

Николип[ькина] голая рука

(Андрюша [167] Андрюша — в то время младший сын Толстого, родившийся 6 декабря 1877 г. (ум. 24 февраля 1916 г.). )

На полях л. 4 оборот:

уроки (радость я шалость)

ночь (темнота, сон)

чувственность] (рука Ник[олиньки], судно Сережи)

новые миры (Петруша [168] Петруша . — «Петруша» и «Матюша» — два брата, бывшие камердинерами у отца Толстого, «оба красивые, ловкие ребята и лихие охотники» («Воспоминания», гл. III). — низ)

лакомство чернослив [169] Лакомство — чернослив . — В IX главе «Воспоминаний» Толстой рассказывает: «Помню, какой я испытал ужас, когда проглотил косточку французского чернослива, который дала мне тетинька, и как я торжественно, как бы перед смертью, объявил ей об этом несчастье».

<���Веселье (танцы — экосез)>

<���Дунечка (уроки Темешева)> [170] Дунечка Темешева . — О Дунечке Темешевой см. «Воспоминания» Толстого, гл. VII.

старший, но законный мир

(папа, собаки, тетки, бабушка).

Новый мир — ужас (гость Волконский [171] Гость Волконский . — В IX главе «Воспоминаний» Толстой пишет: «…я боялся нищих, боялся одного Волконского, который щипал меня». ).

Судно наверху (Прасковья Исавна) [172] (Прасковья Исаевна) . — Об экономке Прасковье Исаевне Толстой рассказывает в VIII главе «Воспоминаний». В «Детстве» Прасковья Исаевна изображена под именем Натальи Савишны.

В дневной жизни привычное и новое любопытное и новое страшное.

* № 1.

К главе I

Я родился от богатых родителей 4-м сыном большой семьи. Мать умерла, когда мне было 1 ½ года, [173] …мать умерла, когда мне было 1 1/2 года . — Не совсем точно: Мария Николаевна Толстая скончалась 7 августа 1830 г., когда Льву Николаевичу было, следовательно, без малого два года. и я не помню ее. Отец умер, когда мне было 9 лет. Как все мне говорили, и отец и мать моя были хорошие люди — образованные, добрые, благочестивые. После отца мы остались на попечении теток. Две тетки, [174] Две тетки . — Родная тетка Толстого — Александра Ильинична Остен-Сакен и дальняя родственница Татьяна Александровна Ергольская. на руках которых мы были сначала, были очень добрые, благочестивые женщины. Третья тетка, [175] Третья тетка . — Пелагея Ильинична Юшкова (р. 14 авреля 1797 г., ум. 22 декабря 1875 г.), родная сестра отца Толстого, была опекуншей Толстых после смерти А. И. Остен-Сакен. под опеку которой мы перешли, когда мне было 12 лет, и которая перевезла нас в Казань, была тоже добрая женщина (так все знавшие ее говорили про нее) и очень набожна, так что кончила жизнь в монастыре, [176] …кончила жизнь в монастыре . — П. И. Юшкова «кончила жизнь в монастыре» в том смысле, что жила в монастыре (под Тулой) последние годы жизни; умерла же она в Ясной Поляне. но легкомысленная и тщеславная. В Казани под ее влиянием я поступил в университет, пробыл три года и вышел, сделавшись независимым, и приехал в доставшуюся мне деревню. [177] …приехал в…. деревню . — Толстой уехал из Казани 23 апреля 1847 г. Приехал в доставшуюся ему до разделу Ясную Поляну 30 апреля 1847 г. Воспитан я был в православной христианской вере. Меня учили ей и о детства, и готовя к экзамену, и в университете. Но в 20 лет уже, сколько мне помнится, ничего не оставалось из моих верований, если только можно так назвать то, чему меня учили в детстве и в школе. Помню, что когда мне было лет 11, один мальчик, товарищ, бывший в гимназии, объявил нам раз, что бога нет, и мы все приняли это известие, как что-то новое, занимательное и весьма возможное, хотя и не поверили ему. Помню потом, что весной, в день первого моего экзамена в университет, [178] . ..в день первого моего экзамена в университет. — Вступительный в Казанский университет экзамен по «закону божию» Толстой держал 29 мая 1844 г. я, гуляя по Черному Озеру, молился богу о том, чтобы выдержать экзамен, и, заучивая тексты катехизиса, ясно видел, что весь катехизис этот — ложь. Не могу сказать, когда я совсем перестал верить ( Зач .: именно потому, что желание быть лучше, никогда не оставлявшее меня, заставляло меня искать руководства, и руководство это я находил в вере, а свойство моего ума, допытывающегося до всего, давно уже отбросило ложь и бессмыслицу, встреченную в вероучении.) Отречение от веры произошло во мне, мне кажется по крайней мере, несколько сложнее, чем, как я вижу, оно происходит поголовно во всех умных людях нашего времени (Зачеркнуто: Оно произошло не так, как оно произошло с братом моим Сергеем, умным, хорошим человеком, но не имеющим <���расположения> и пытливости ума). Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так, что знания самые разнообразные и даже не философские — математические, естественные, исторические, искусства, опыт жизни вообще (нисколько не нападая на вероучение) своим светом и теплом незаметно, но неизбежно растапливают искусственное здание вероучения. Вероучение же это не участвует в жизни ( Зач.: ни на один волос), не служит руководителем жизни, человеку в жизни никогда не приходится справляться с ним, и он сам не знает, что оно цело у него или нет; и в сношениях с другими людьми человеку никогда [не] приходится сталкиваться с этим учением, как с двигателем жизни. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью явлением. По жизни человека, по делам его, как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, православно-верующий он или нет. Даже напротив в большей части случаев: нравственная жизнь, честность, правдивость, доброта к людям встречались и встречаются чаще в людях неверующих. Напротив, признание своего православия и исполнение наглядное его обрядов большей частью встречается в людях безнравственных, жестоких, высокопоставленных, пользующихся насилием для своих похотей— богатства, гордости, сластолюбия. Без исключения все люди власти того времени, да и теперь тоже, искренно или неискренно исповедовали и исповедуют православие. Так что в жизни, как руководство к нравственному совершенствованию, православная вера не имеет никакого значения; она только внешний признак. Даже само православие в связи с властью чувствовало и чувствует это. Оно требовало тогда и теперь требует внешнего исполнения обряда. В школах учат катехизису, гоняют учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельства в бытии у причастия.