Максим Горький - Том 6. Пьесы 1901-1906

Николай. Итак, вы настаиваете, что директор убит вами?

Рябцов (недовольно) . Я сказал уж… чего же еще?

Николай. Вы знаете Алексея Грекова?

Рябцов. Это какого?

Николай. А вот, рядом с вами стоит!

Рябцов. Он у нас работает.

Николай. Значит, вы знакомы с ним?

Рябцов. Мы все знакомы.

Николай. Конечно. Но вы у него бывали в доме, гуляли с ним… вообще, вы его коротко, близко знаете? Вы — товарищи?

Рябцов. Я со всеми гуляю. Все мы — товарищи.

Николай. Да? Я думаю — вы лжете! Господин Пологий, скажите нам Рябцов и Греков в каких отношениях?

Пологий. В тесных отношениях дружбы… Здесь имеются две компании. Молодыми предводительствует Греков, юноша очень дерзкий в обращении с лицами, которые стоят неизмеримо выше его. А пожилыми руководствует Ефим Левшин… человек фантастический в своих речах и лисообразный в обращении…

Надя (тихо) . Ах, какой мерзавец!

(Пологий оглядывается на нее и вопросительно смотрит на

Николая. Николай тоже кидает взгляд в сторону Нади.)

Николай. Ну-с, дальше!

Пологий (вздохнув) . Их соединяет господин Синцов, который со всеми в хороших отношениях. Это личность не похожая на простого человека, с нормальным умом. Он читает разные книги и имеет обо всем свои суждения. В квартире у него, которая наискось моей и состоит из трех комнат…

Николай. Вы не так подробно…

Пологий. Извините… Правда требует полноты форм! В квартиру его заходят всевозможные личности, а также присутствующие здесь, как то: Греков…

Николай. Греков, это правда?

Греков (спокойно) . Прошу ко мне не обращаться с вопросами, я отвечать не буду.

Николай. Напрасно!

Надя (громко) . Вот хорошо!

Клеопатра. Что за выходки?

Захар. Надя, дорогая моя!..

Бобоедов. Тсс…

(На террасе шум.)

Николай. Я нахожу излишним присутствие здесь посторонних лиц…

Генерал. Гм… Кто же тут посторонние?

Бобоедов. Квач, посмотри, что за шум?

Квач. Человек рвется в дверь, ваше благородие! Прет в дверь и ругается, ваше благородие!

Николай. Что ему надо? Кто это?

Бобоедов. Спроси!

Пологий. Прикажете продолжать или приостановиться?

Надя. О, подлец!

Николай. Приостановитесь… Посторонних лиц я прошу уйти!

Генерал. Позвольте… это как понять?..

Надя (кричит задорно) . Посторонние здесь — вы! Вы, а не я! Вы везде посторонние… я здесь дома! Это я могу требовать, чтобы вы удалились…

Захар (возбужденно, Наде) . Уйди! Немедленно… уйди!

Надя. Да? вот как!.. Значит, это я… действительно я посторонняя здесь! Так я уйду, но я скажу вам…

Полина. Удержите ее… она скажет что-нибудь ужасное!

Николай (Бобоедову) . Скажите жандармам, чтобы закрыли двери!

Надя. Вы все бессовестные люди… без сердца, жалкие… несчастные…

Квач (входит, радостно) . Ваше благородие! Еще один открывается!

Бобоедов. Что?

Квач. Еще один убийца пришел!

(К столу идет, не торопясь, Акимов, рыжеватый парень, с большими усами.)

Николай (невольно приподнимаясь) . Что вам нужно?

Акимов. Это я убил директора.

Николай. Вы?

Акимов. Я.

Клеопатра (тихо) . А-а… мерзавец! Совесть имеешь!..

Полина. Боже мой! Какие ужасные люди!

Татьяна (спокойно) . Эти люди победят!

Акимов (угрюмо) . Ну, что же? Нате, ешьте! Я убил.

(Общее смущение. Николай что-то быстро шепчет Бобоедову, тот растерянно улыбается. В толпе арестованных молчание; все стоят неподвижно. В дверях Надя смотрит на Акимова и плачет. Полина и Захар шепчутся. В тишине ясно слышен негромкий голос Татьяны.)

Татьяна (Наде) . Не плачь, эти люди победят!..

Левшин. Эх, Акимов, напрасно ты…

Бобоедов. Молчать!

Надя (Акимову) . Зачем вы сделали это, зачем?

Левшин. Не кричи, ваше благородие. Я — старше тебя.

Акимов (Наде) . Вы — ничего тут не поймете, — ушли бы…

Клеопатра. А ведь каким святеньким притворялся этот мерзкий старик!

Бобоедов. Квач!

Левшин. Ты чего же, Акимов? Ты — говори! Ты скажи, что он тебе пистолет ко грудям приставил, ну, тогда ты и тово…

Бобоедов (Николаю) . Вы слышите, чему он учит? Ах, старый лгун!

Левшин. Нет, я не лгун…

Николай. Ну-с, а как же вы теперь, Рябцов?

Рябцов. А — никак…

Левшин. Молчи! Ты — молчи. Они хитрые, они словами сильнее нас…

Николай (Бобоедову) . Вышвырните его!

Левшин. Нас — не вышвырнешь, нет! Будет, швыряли! Пожили мы в темноте беззаконья, довольно! Теперь сами загорелись — не погасишь! Не погасите нас никаким страхом, не погасите.

Занавес

Впервые напечатано отдельной книгой издательством «Знание» в 1902 г. под заглавием: «Мещане. Сцены в доме Бессеменова. Драматический эскиз в 4 актах».

«Мещане» — первая пьеса М.Горького.

Замысел пьесы относится к началу 1900 г., но работа над пьесой шла медленно, и первые результаты её не удовлетворяли автора. В августе он писал А.П.Чехову, что его пьеса, «доведённая им до третьего акта, благополучно скончалась», а в сентябре сообщал: «Газеты зря кричат. Драму я не написал и не напишу, — пока» (Архив А.М.Горького). Вскоре М.Горький, встретившись с Вл. И.Немировичем-Данченко, рассказал ему содержание пьесы.

Работа над «Мещанами» продолжалась в 1901 г. Весной этого года, когда М.Горький работал над третьим актом, он был арестован и заключён в тюрьму. По выходе из тюрьмы, живя в Нижнем Новгороде под полицейским надзором, он возобновил работу над пьесой и закончил её в конце сентября. Последние 28 дней он работал чрезвычайно интенсивно и сообщил об этом в середине сентября К.П.Пятницкому: «Во всю мочь завинчиваю пьесу» (Архив А.М.Горького).

Пьеса имела первоначально название: «Сцены в доме Бессеменовых. Драматический эскиз в 4 актах».

Вл. И.Немирович-Данченко специально приехал в Нижний Новгород, чтобы познакомиться с пьесой. В шутливой форме М.Горький сообщал К.П. Пятницкому о своих переживаниях во время чтения пьесы Вл. И. Немировичу-Данченко: «Я — ваш Алёшка — с честью выдержал предварительное испытание на чин драматурга! (Берегись, Вильям Шекспир!) Говорю — с честью — не стыдясь — ибо уполномочен моим экзаменатором сказать больше. Вл. Немирович-Данченко клятвенно уверял меня, что пьеса — удалась и что сим делом заниматься я способен. Я ему верю… Вы знаете — три дня я его ждал и чувствовал себя мальчишкой, волновался, боялся и вообще дурацки вёл себя. А когда начал читать пьесу, то делал огромные усилия для того, чтобы скрыть от Немировича-Данченко то смешное обстоятельство, что у меня дрожал голос и тряслись руки. Но — сошло!» (Архив А.М.Горького).