Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{03237}

День 1 мая клонился к вечеру. Шепот сокольницких сосен и пение птиц заглушены шумом экипажей, говором и музыкой. Гулянье в разгаре. За одним из чайных столов Старого Гулянья сидит парочка: мужчина в лоснящемся цилиндре и дама в голубой шляпке. Пред ними на столе кипящий самовар, пустая водочная бутылка, чашки, рюмки, порезанная колбаса, апельсинные корки и проч. Мужчина пьян жестоко... Он сосредоточенно глядит на апельсинную корку и бессмысленно улыбается. - Натрескался, идол! - бормочет дама сердито, конфузливо озираясь. - Ты бы, прежде чем пить, рассудил бы, бесстыжие твои глаза. Мало того, что людям противно на тебя глядеть, ты и себе самому всякое удовольствие испортил. Пьешь, например, чай, а какой у тебя теперь вкус? Для тебя теперь что мармелад, что колбаса - всё равно... А я-то старалась, брала чего бы получше... Бессмысленная улыбка на лице мужчины сменяется выражением крайней скорби. - М-маша, куда это людей ведут? - Никуда их не ведут, а они сами гуляют. - А зачем городовой идет? - Городовой? Для порядка, а может быть, и гуляет... Эка, до чего допился, уж ничего и не смыслит! - Я... я ничего... Я художник... жанрист... - Молчи! Натрескался, ну и молчи... Ты, чем бормотать, рассуди лучше... Кругом деревья зеленые, травка, птички на разные голоса... А ты без внимания, словно тебя и нет тут... Глядишь и как в тумане... Художники норовят теперь природу подмечать, а ты - как зюзя... - Природа... - говорит мужчина и крутит головой.

{03238}

- Пр-рирода... Птички поют... крокодилы ползают... львы... тигры... - Мели, мели... Все люди как люди... под ручку гуляют, музыку слушают, один ты в безобразии. И когда это ты успел? Как это я недоглядела? - М-маша, - бормочет цилиндр, бледнея. - Скорей... - Чего тебе? - Домой желаю... Скорей... - Погоди... Потемнеет, тогда и пойдем, а теперь совестно идти: качаться будешь... Люди смеяться станут... Сиди и жди... - Н-не могу! Я... я домой... Мужчина быстро поднимается и, качаясь, выходит из-за стола. Публика, сидящая на других столах, начинает посмеиваться... Дама конфузится... - Убей меня бог, ежели еще хоть раз с тобой пойду, - бормочет она, поддерживая мужчину. - Один срам только... Добро бы законный был, а то так... с ветру... - М-маша, где мы? - Молчи! Постыдился бы, все люди пальцами показывают. Тебе-то, как с гуся вода, а мне-то каково? Добро бы законный был, а то... так... Даст рубль и месяц попрекает: "Я тебя кормлю! Я тебя содержу!" Очень мне нужно! Да плевать я хотела на твои деньги! Возьму и уйду к Павлу Иванычу... - М-маша... домой... Извозчика найми... - Ну, иди... Ступай по аллее прямо, а я пойду в сторонке... Мне с тобой совестно идти... Иди прямо! Дама ставит своего "незаконного" лицом к выходу и дает ему легкий толчок в спину. Мужчина подается вперед и, покачиваясь, толкаясь о проходящих и скамьи, спешит вперед... Дама идет позади и следит за его движениями. Она сконфужена и встревожена. - Палочек, сударь, не желаете ли? - обращается к шагающему мужчине человек с вязанкой палок и тростей. - Самые лучшие... перцовые... бамбук-с... Мужчина глупо глядит на продавца палок, потом поворачивает назад и мчится в противоположную сторону. На лице у него выражение ужаса. - Куда это тебя нелегкая несет? - останавливает его дама, хватая за рукав. - Ну, куда?

{03239}

- Где Маша?.. М-маша ушла... - А я-то кто? Дама берет под руку мужчину и ведет его к выходу. Ей совестно. - Убей меня бог, ежели хоть еще раз с тобой пойду... - бормочет она, вся красная от стыда. - Последний раз терплю такой срам... Накажи меня бог... Завтра же уйду к Павлу Иванычу! Дама робко поднимает глаза на публику, в ожидании увидеть на лицах насмешливые улыбки. Но видит она одни только пьяные лица. Все качаются и клюют носами. И ей становится легче.

{03240}

Женщина есть опьяняющий продукт, который до сих пор еще не догадались обложить акцизным сбором. На случай, если когда-нибудь догадаются, предлагаю смету крепости означенного продукта в различные периоды его существования, беря в основу не количество градусов, а сравнение его с более или менее известными напитками; Женщина до 16 лет - дистиллированная вода. 16 лет - ланинская фруктовая. От 17 до 20 - шабли и шато д'икем. От 20 до 23 - токайское. От 23 до 26 - шампанское. 26 и 27 лет - мадера и херес. 28 - коньяк с лимоном. 29, 30, 32 - ликеры. От 32 до 35 - пиво завода "Вена". От 35 до 40 - квас. От 40 до 100 лет - сивушное масло. Если же единицей меры взять не возраст, а семейное положение, то: Жена - зельтерская вода. Теща - огуречный рассол. Прелестная незнакомка - рюмка водки перед завтраком. Вдовушка от 23 до 28 лет - мускат-люнель и марсала. Вдовушка от 28 и далее - портер. Старая дева - лимон без коньяка. Невеста - розовая вода. Тетенька - уксус. Все женщины, взятые вместе - подкисленное, подсахаренное, подкрашенное суриком и сильно разбавленное "кахетинское" братьев Елисеевых.

{03241}

(ИСТИННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ) В один из апрельских полудней 1880 года в мой кабинет вошел сторож Андрей и таинственно доложил мне, что в редакцию явился какой-то господин и убедительно просит свидания с редактором. - Должно быть, чиновник-с, - добавил Андрей, - с кокардой... - Попроси его прийти в другое время, - сказал я. - Сегодня я занят. Скажи, что редактор принимает только по субботам. - Он и третьего дня приходил, вас спрашивал. Говорит, что дело большое. Просит и чуть не плачет. В субботу, говорит, ему несвободно... Прикажете принять? Я вздохнул, положил перо и принялся ждать господина с кокардой. Начинающие писатели и вообще люди, не посвященные в редакционные тайны, приходящие при слове "редакция" в священный трепет, заставляют ждать себя немалое время. Они, после редакторского "проси", долго кашляют, долго сморкаются, медленно отворяют дверь, еще медленнее входят и этим отнимают немало времени. Господин же с кокардой не заставил ждать себя. Не успела за Андреем затвориться дверь, как я увидел в своем кабинете высокого широкоплечего мужчину, державшего в одной руке бумажный сверток, а в другой - фуражку с кокардой. Человек, так добивавшийся свидания со мной, играет в моей повести очень видную роль. Необходимо описать его наружность. Он, как я уже сказал, высок, широкоплеч и плотен, как хорошая рабочая лошадь. Всё его тело дышит здоровьем и силой. Лицо розовое, руки велики, грудь широкая, мускулистая, волосы густы, как у здорового мальчика. Ему под сорок. Одет он со вкусом и по последней моде в новенький, недавно сшитый триковый костюм.

{03242}

На груди большая золотая цепь с брелоками, на мизинце мелькает крошечными яркими звездочками бриллиантовый перстень. Но, что главнее всего и что так немаловажно для всякого мало-мальски порядочного героя романа или повести, - он чрезвычайно красив. Я не женщина и не художник. Мало я смыслю в мужской красоте, но господин с кокардой своею наружностью произвел на меня впечатление. Его большое мускулистое лицо осталось навсегда в моей памяти. На этом лице вы увидите настоящий греческий нос с горбинкой, тонкие губы и хорошие голубые глаза, в которых светятся доброта и еще что-то, чему трудно подобрать подходящее название. Это "что-то" можно подметить в глазах маленьких животных, когда они тоскуют или когда им больно. Что-то умоляющее, детское, безропотно терпящее... У хитрых и очень умных людей не бывает таких глаз. От всего лица так и веет простотой, широкой, простецкой натурой, правдой... Если не ложь, что лицо есть зеркало души, то в первый день свидания с господином с кокардой я мог бы дать честное слово, что он не умеет лгать. Я мог бы даже держать пари. Проиграл бы я пари или нет - читатель увидит далее. Каштановые волосы и борода густы и мягки, как шёлк. Говорят, что мягкие волосы служат признаком мягкой, нежной, "шёлковой" души... Преступники и злые, упрямые характеры имеют, в большинстве случаев, жесткие волосы. Правда это или нет - читатель опять-таки увидит далее... Ни выражение лица, ни борода - ничто так не мягко и не нежно в господине с кокардой, как движения его большого, тяжелого тела. В этих движениях сквозят воспитанность, легкость, грация и даже - простите за выражение - некоторая женственность. Не много нужно усилий моему герою, чтобы согнуть подкову или сплющить в кулаке коробку из-под сардинок, а между тем ни одно его движение не выдает в нем физически сильного. За дверную ручку или за шляпу он берется, как за бабочку: нежно, осторожно, слегка касаясь пальцами. Шаги его бесшумны, рукопожатия слабы. Глядя на него, забываешь, что он могуч, как Голиаф, что одной рукой может поднять он то, чего не поднять пяти редакционным Андреям. Глядя на его