Всеволод Крестовский - Тамара Бендавид

— На основании этих сведений, — продолжала она, — я могу вам сказать, что Тамара замуж за вас не пойдет, так как ей стало известно, что вы женаты.

Каржоль, с невольным движением удивленности, откинулся несколько назад, на спинку своего кресла.

— Поэтому, мне кажется, ваши затеи с этим разводом совершенно бесцельны, — заключила Ольга.

— Да, но позвольте вас спросить, однако, — недоверчиво заметил граф, — из какого источника идут эти сведения?

— Из источника достаточно надежного, и в этом вы сейчас убедитесь. Начнемте хотя бы с того, что ни один из ваших расчетов до сих пор не оправдывается. Вы, например, рассчитывали, что Тамара вернется сюда не раньше осени, и потому поторопились написать ей в Сан-Стефано письмо, обещая приготовить ей к приезду «уютное гнездышко» и тотчас же обвенчаться, — очевидно, в надежде, что развод к тому времени будет уже кончен, — ну, а она, вместо того, приехала летом. Ведь так?.. Это верно?

Каржоль слегка побледнел, и в глазах его сказалось вдруг смутное чувство тревоги. Из этих слов Ольги он уразумел, что источник ее, в самом деле, должен быть верен; в особенности поразило его это упоминание о сан-стефанском письме, с фразой насчет «уютного гнездышка», которую он, насколько помнится, действительно употребил в нем. Откуда все это могло сделаться известным Ольге?

— О приезде своем в Петербург, — продолжала она между тем, — Тамара уведомила вас немедленно; но вы, вместо того чтоб спешить к ней на свидание, которое вам предлагалось, поспешили уехать в Москву и из Москвы прислали успокоительную телеграмму, извещая, что должны сейчас же ехать по делам в Нижний и в Пермь. Так, или не так?

— Положим, так, — согласился несколько смущенный граф. — Но откуда вы это знаете?

— А, это уже мое дело! И если я позволила себе немножко распространиться насчет всех этих подробностей, то это только, чтоб убедить вас, что мой источник верен. Надеюсь, после этого, вы можете поверить и тому, что она знает о вашей женитьбе.

— Что ж, это еще ничего не значит, если и знает, — усмехнулся граф несколько самонадеянно и небрежно.

— Как?! Это вас не пугает? — удивилась Ольга

— Нимало.

— Тогда почему же вы от нее скрывали это?

— Очень просто: до сих пор я не имел удобного случая объяснить ей это обстоятельство; но если оно известно, — что ж! — мне остается только рассказать ей, каким образом все это случилось, и я уверен, она меня оправдает.

— Не слишком ли преждевременна, граф, такая уверенность?

— Не думаю. Тамара слишком любит меня и верит мне.

— «Слишком»?.. Смотрите, не ошибитесь. Я имею, напротив, основания думать, что она вас больше не любит.

— Ха-ха! — самонадеянно усмехнулся Каржоль, откинув назад голову. — Позвольте этому не поверить. Я слишком хорошо знаю ее, чтобы говорить с такою уверенностью. Не спорю, может быть, она и сердита на меня; но если бы даже и так, то поверьте, — полчаса интимного разговора между ней и мною совершенно достаточно, чтобы весь этот гнев ее преложился на милость, и она окажется после такого разговора еще более любящей и на все готовой.

— А если она любит другого? — не без коварства закинула ему Ольга вопрос, тоном, полным сомнений и самой язвительной подозрительности, в надежде смутить его этим.

— О, какой вздор! — засмеялся граф. — Этого быть не может!

— Ну, а если!.. Предположите себе такую возможность?

— Даже и предполагать не стану, а прямо заявляю вам, что это невозможно.

Ольга только головой покачала с лукаво сомневающеюся усмешкой.

— Извините, граф, я вижу, вы ее совсем не знаете. Вы думаете, это все та же наивная, доверчивая девочка, что и два года назад?.. А я слыхала, она так переменилась, так, можно сказать, выросла и нравственно, и физически, что мы бы с вами даже не узнали ее. Два года таких испытаний, как переход в христианство и война, — это в состоянии изменить любого человека, а в особенности такую натуру, как Тамара… И потому делали-ль вы сами все, для того, чтобы охладить, даже убить ее чувство? Вспомните-ка!

— Что ж я такое делал? — с недоумением пожал Каржоль плечами. — Кажется, ничего особенного… То же, что и все: служил, работал для нее же, для нашего будущего, писал ей, когда была возможность, — правда, не часто, но она знает уже причину… Чего ж еще?

— Хм!.. «Ничего?» — Ну, это ваше дело, вам лучше знать, правы ли вы перед нею…

— Да нет, позвольте, — приступил он к Ольге, — меня гораздо более интересует, откуда все это вам известно?

— А, это уже мое дело, — загадочно улыбнулась она.

— Mais non, dites franchement, вы верно виделись с нею?

— Нет, не виделась; но вы видите, что я знаю, и знаю даже гораздо больше, чем вы думаете, — ну, да это пускай при мне и остается!.. Мне только хотелось предупредить вас, что вы напрасно будете убивать и время, и хлопоты ваши, и деньги на этот процесс. Но раз, что вы так уверены в своем могуществе над Тамарой, я оставляю этот вопрос, — делайте как знаете. Поговоримте теперь собственно о деле, — предложила Ольга.

— К вашим услугам, — слегка поклонился граф.

— Я читала в консистории ваше прошение, — продолжала она, — и, признаюсь вам, только удивлялась его… как бы это вам сказать? — его безосновательности. — Pardon mais cest une frivolite absolue — и если вы только с этим выступите против меня, то я вас поздравляю! — Там нет ни одного, сколько-нибудь серьезного, довода. В прошлый раз вы намекнули мне, правда, на мои письма, — но ведь письма не доказательство! — заметила Ольга, с пренебрежительною усмешкой, как о вещи совершенно жалкой и ничтожной. — Не знаю, известно ли вам, но я могу вас уверить, что консисторскии суд, по закону, не примет их ни в какое внимание.

Слова эти в устах Ольги истинно поразили Каржоля. — «Ага! подумалось ему, — стало быть, уже успела переговорить со специалистами!»— Но он, не теряя своего апломба, многозначительно заявил ей, что принятие или не принятие во внимание будет зависеть от того, как поведется дело, и что его адвокат, напротив, находит в этих письмах самое существенное подспорье.

— Не знаю, что находит ваш адвокат, но знаю, чего требует закон, а этого вам доказать не удастся.

— Вы полагаете? — иронически спросил граф, вспомнив кстати идею Красноперова об аванложах Мариинского театра.

— Я говорю вам это со слов такого авторитета, как Миропольцев, — внушительно пояснила Ольга. — Надеюсь, это немножко повыше ваших адвокатов.

— Н-ну, как знать! Одно — теория, другое — практика, — усомнился граф, делая многозначительную мину.

— Во всяком случае, посильнее! — подчеркнула она. — И за плечами такого человека я остаюсь совершенно спокойна. При его связях и влиянии, ваши адвокаты могут в двадцать четыре часа очень далеко улететь из Петербурга, да и не одни адвокаты!., и потому мне не страшна никакая консистория. Конечно, вы можете сделать мне этим процессом скандал, но не более, да и то еще — смотрите, как бы не промахнуться!