Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935

Ксения (усмехаясь) . Вот бы поглядеть, как архиерей в медведя стреляет.

Булычов. Ну, я устал. Прощай, Донат! А что-то нехорошо всё, братец мой, а? Как я захворал, так и началось неладное…

(Донат молча поклонился, уходит.)

Булычов. Аксинья, Шурку пошли мне. Ты чего мнёшься, Андрей? Говори сразу!

Звонцов. Я по поводу Лаптева…

Булычов. Ну?

Звонцов. Мне стало известно, что он связался с… неблагонадёжными людьми и на ярмарке в Копосове говорил мужикам противуправительственные речи.

Булычов. Брось! Ну какие теперь ярмарки? Какие мужики? И что вы все на Якова жалуетесь?

Звонцов. Но ведь он как бы член нашей семьи…

(Шура вбегает.)

Булычов. Как бы… Не очень-то вы его… своим считаете. Он вот и обедать по воскресеньям не приходит… Иди, Андрей… После расскажешь…

Шура. На Якова ябедничал?

Булычов. Это — не твоё дело. Сядь сюда. На тебя тоже все жалуются.

Шура. Кто — все?

Булычов. Аксинья, Варвара…

Шура. Это ещё не все.

Булычов. Я серьёзно говорю, Шурёнок.

Шура. Серьёзно ты говоришь — не так.

Булычов. Дерзкая ты со всеми, ничего не делаешь…

Шура. Если ничего не делаю, так в чём же дерзкая?

Булычов. Не слушаешь никого.

Шура. Всех слушаю. Тошно слушать, рыжий!

Булычов. Сама — рыжая, хуже меня. Вот и со мной говоришь… неладно! Надобно тебя ругать, а не хочется.

Шура. Не хочется, значит — не надо.

Булычов. Ишь ты! Не хочется — не надо. Эдак-то жить легко бы, да нельзя!

Шура. А кто мешает?

Булычов. Всё… все мешают. Тебе этого не понять.

Шура. А ты — научи, чтобы поняла, чтобы мне не мешали…

Булычов. Ну, этому… не научишь! Ты что, Аксинья? Что ты всё бродишь, чего ищешь?

Ксения. Доктор приехал, и Башкин ждёт. Лександра, оправь юбку, как ты сидишь?

Булычов (встаёт) . Ну, зови доктора. Лежать мне вредно, тяжелею от лежанья. Эх… Улепётывай, Шурёнок! Ногу не вывихни, гляди!

Доктор. Здравствуйте! Как мы себя чувствуем?

Булычов. Неважно. Плоховато лечишь, Нифонт Григорьевич.

Доктор. Нуте-ко, пойдёмте к вам…

Булычов (идя рядом с ним) . Ты давай мне самые злые, самые дорогие лекарства: мне, брат, обязательно выздороветь надо! Вылечишь — больницу построю, старшим будешь в ней, делай что хочешь…

(Ушли. Ксения, Башкин.)

Ксения. Что сказал, доктор-то?

Башкин. Рак, говорит, рак в печёнке…

Ксения. Ух ты, господи! Что выдумают!

Башкин. Болезнь, говорит, опасная.

Ксения. Ну конечно! Всякий своё дело самым трудным считает.

Башкин. Не во время захворал! Кругом деньги падают, как из худого кармана, нищие тысячниками становятся, а он…

Ксения. Да, да! Так богатеют люди, так богатеют!

Башкин. Достигаев до того растучнел, что весь незастёгнутый ходит, а говорить может только тысячами. А у Егора Васильевича вроде затмения ума начинается. Намедни говорит: «Жил, говорит, я мимо настоящего дела». Что это значит?

Ксения. Ох, и я замечаю — нехорошо он говорит!

Башкин. А ведь он на твоём с сестрой капитале жить начал. Должен бы приумножать.

Ксения. Ошиблась я, Мокей, давно знаю — ошиблась, Вышла замуж за приказчика, да не за того. Кабы за тебя вышла — как спокойно жили бы! А он… Господи! Какой озорник! Чего я от него не терпела. Дочь прижил на стороне да посадил на мою шею. Зятя выбрал… из плохих — похуже. Боюсь я, Мокей Петрович, обойдут, облапошат меня зять с Варварой, пустят по миру…

Башкин. Всё возможно. Война! На войне — ни стыда, ни жалости.

Ксения. Ты — старый наш слуга, тебя батюшка мой на ноги поставил, ты обо мне подумай…

Башкин. Я и думаю…

(Звонцов идёт.)

Звонцов. Что, доктор — ушёл?

Ксения. Там ещё.

Звонцов. Мокей Петрович, как — сукно?

Башкин. Не принимает Бетлинг.

Звонцов. А сколько надобно дать ему?

Башкин. Тысяч… пяток, не меньше.

Ксения. Экий грабитель! А ведь старик!

Звонцов. Через Жанну?

Башкин. Да уж как установлено.

Ксения. Пять тысяч! За что? А?

Звонцов. Теперь деньги дёшевы.

Ксения. В чужом-то кармане…

Звонцов. Тесть согласен?

Башкин. Вот, я пришёл узнать, согласен ли.

Доктор (вышел — берёт Звонцова под руку) . Ну-с, вот что…

Ксения. Ох, порадуйте нас…

Доктор. Больной должен лежать возможно больше. Всякие дела, волнения, раздражения — крайне вредны для него. Покой и покой! Затем… (Шепчет Звонцову.)

Ксения. А мне почему нельзя сказать? Я — жена.

Доктор. О некоторых вещах с дамами говорить неудобно. (Снова шепчет.) Сегодня же вечером и устроим.

Ксения. Что это вы устроите?

Доктор. Консилиум, совет докторов.

Ксения. Ба-атюшки…

Доктор. Это — не страшно. Ну-с, до свидания! (Уходит.)

Ксения. Строгий какой… Туда же! За пять минут пять целковых берёт. Шестьдесят рублей в час… вот как!

Звонцов. Он говорит — операция нужна…

Ксения. Резать? Ну, уж это — нет! Нет, уж резать я не позволю…

Звонцов. Послушайте, это — невежественно! Хирургия, наука…

Ксения. Плевать мне на твою науку! Вот тебе! Ты тоже невежливо говоришь со мной.

Звонцов. Я говорю не о приличиях, а о вашей темноте…

Ксения. Сам не больно светел!

(Звонцов, махнув рукой, отошёл прочь. Глафира бежит.)

Ксения. Куда?

Глафира. Звонок из спальни…

(Ксения идёт вместе с ней к мужу.)

Звонцов. Не во время заболел тесть.

Башкин. Да. Стесняет. Время такое, что умные люди, как фокусники, прямо из воздуха деньги достают.

Звонцов. Н-да. К тому же революция будет.

Башкин. Это я не одобряю. Была она в пятом году. Бестолковое дело.

Звонцов. В пятом был — бунт, а не революция. Тогда крестьяне и рабочие дома были, а теперь — на фронтах. Теперь революция будет против чиновников, губернаторов, министров.

Башкин. Если бы так — давай бог! Чиновники хуже клещей, вцепятся, не оторвёшь…

Звонцов. Царь явно не способен править.

Башкин. Поговаривают об этом и в купечестве. Будто мужик какой-то царицу обошёл?

(Варвара на лестнице, слушает.)