Юрий Коваль - Суер

Суер серпилию нюхать не стал.

Он разлегся под грубоидальным ромбодендроном и смеялся как ребенок, глядя, как мы кидаемся друг в друга остатками недонюханной серпилии.

- А клада нам не надо! - рифмовал Пахомыч. - Нам серпилия роднее! К ней бы только стаканчик вермута!

Ну я налил Пахомычу стаканчик. Я знал, что вермут к серпилии очень расположен, и захватил пару мехов этого напитка.

Лоцман Кацман тоже запросил стаканчик, но тут капитан сказал:

- Уберите вермут. Слушайте!

В тишине послышался щемящий душу жалобный звук.

- Это скулят щенки, - пояснил Суер, - они приближаются.

Тут из-за ближайшего кабанчика вокабул выскочил первый щенок. Радостно поскуливая, взмахивая ушами, виляя хвостом, он уткнулся носом в грубые колени нашего капитана.

- Ах ты, дурачок, - сказал Суер, - заждался ласк.

- Угу-угу, - поскуливал щенок, и капитан начал его трепать.

Поверьте, друзья, я никогда не видывал такого талантливого и веселого трепания!

Суер щекотал его мизинцем под подбородком, гладил и похлопывал по бокам, хватал его за уши и навивал эти уши на собственные персты, чесал живот то свой, то щенячий, распуши-вал хвост и играл им, как пером павлина, бегал по его спине пальцами, делая вид, что это скачет табун маленьких жеребцов.

Со всех сторон из-за кабанчиков и ромбодендронов к нам повалили щенки.

Это были лайки и терьеры, доги и немецкие овчарки, пуделя и ризеншнауцеры, дратхаары и ирландские сеттеры.

И мы принялись их трепать.

Вы не поверите, но иногда у меня оказывалось под рукой сразу по семь по восемь щенков. Я катался с ними по траве и трепал то одного, то другого.

Пахомыч, нанюхавшийся серпилии, частенько путал щенков с лоцманом Кацманом, трепал его и подымал за уши над землей.

Кацман совершенно не спорил и блаженно скулил, путая себя со щенками. Правда, поднятый за уши, он больше походил на кролика.

Должен сказать, что я трепал щенков, строго следуя примеру капитана, и за минуту оттрепывал по две - по три пары.

- Главная задача, - пояснял Суер, - оттрепать всех щенков до единого.

И мы трепали и трепали, и я не уставал удивляться, какие же они были теплые. Никогда в жизни не видывали мы эдакой теплоты и приятной влажности носа.

У Пахомыча в карманах обнаружилась ливерная колбаса.

Он кормил ею дворняг, одаривал такс и бульдогов. Вокруг старпома образовалась целая свора жаждущих ливера щенков.

Лоцман Кацман, совершенно превратившийся в щенка, тоже выпрашивал кусочек. Пахомычу приходилось отпихивать лоцмана левым коленом.

До самого вечера трепали мы щенков, а на закате стали прощаться.

Суер плакал как ребенок. Он снова и снова кидался на колени и перецеловывал всех щенков.

С большим трудом погрузились мы в шлюпку. Только лоцман катался еще по траве, разделяя со щенками прощальный кусок ливерной колбасы.

Тут к нему подскочил какой-то кабанчик вокабул, боднул его в зад, и лоцман влетел в шлюпку.

А в шлюпке мы обнаружили какого-то совершенно неоттрепанного щенка. Ему ничего в жизни не досталось.

- Возьмем его с собою, капитан, - умолял старпом. - Оттрепем на борту, накормим. И команде будет повеселей!

- Нельзя, - сказал капитан, - ему нельзя жить с людьми. Ну, оттрепем, накормим, а там он превратится в собаку и скоро умрет. Нет.

- Извините, сэр, - не выдержал я, - неужели вы предполагаете, что на продолжительность жизни собаки влияет именно человек?

- Не сомневаюсь, - сказал капитан. - К тому же преданность, или, если хочешь, собачья преданность, или, если хочешь - любовь, сокращает век, хотя и украшает жизнь.

И мы оттрепали по очереди этого щенка, отпустили его, и он вплавь добрался до берега.

К сожалению, на "Лавра" мы так ничего и не привезли - ни серпилии пальм, ни грубоидального ромбодендрона. Правда, Суер прихватил с собой одну небольшую перистую гармонику дюн.

Мы подарили ее боцману, и Чугайло играл иногда на ней тоскливыми вечерами.

Глава XXII Встречный корабль

Сэр Суер требует, чтоб я записывал все подробности плаванья.

- Пиши все, как было! - кричит он порой с капитанского мостика, на который никогда не всходит.

Я стараюсь, но описывать некоторые подробности просто стило опускается.

Ну зачем, скажите, описывать толстую бабу с хозяйственной сумкой, которая стояла посреди океана и махала нам, чтоб мы ее подвезли?

На чем она стояла среди волн, я даже толком не разобрал, то ли на овощном ящике, то ли на бочке, то ли просто на подпяточном острове.

Вы, конечно, слыхали, что на океане встречаются такие пяточные или подпяточные острова. Суши там ровно на пятку. Я даже знал одного капитана, который открыл такой остров и рядом с пяткой вонзил еще флаг собственного государства. Потом, говорят, открыл аптеку, два питейных заведения, корт, пункт обмена валюты, рулетку и бассейн. Этот бассейн возмутил население острова, и они свергли все, что было навергуто.

Встречаются, конечно, острова и побольше. Боцман Чугайло называет их "попиджопные". Ну, это уж дело боцмана называть их как угодно, а лично я описывать их не собираюсь.

Резко и решительно не желаю рассказывать о встреченных нами кораблях. Ну, проплывала однажды мимо нас пиратская галера "Тарас Шевченко", ну и что?

Вообще-то мимо нас плавать опасались. Стороной обходили.

Только однажды черный корвет подошел вплотную. Мы думали, это "Бигль" или "Коршун". Увы!

Вот выписка из вахтенного журнала:

"В двадцать пять часов сто минут, сильно кренясь на пра вый борт, салютуя из револьверов, мимо фрегата "Лавр Геор-гиевич" на полном ходу промчался корвет "Лаврентии вич". Напуганный скрипом нашей ватерлинии, через полминуты он затонул".

Глава XXIII Дырки в фанере

Остров посвящается Татьяне Бек.

Недели, наверно, с две, а то и с три-четыре мы никак не могли открыть ни одного острова.

Ну, не получалось!

Острова-то, не означенные на картах, мелькали там и сям, но мы то обшивали палубу горбылем, то мочили яблоки, то попросту ленились.

Сэр Суер-Выер, утомленный открыванием все новых и новых островов, говорил:

- Невозможно открыть все острова на свете, друзья. Лично я открывать новые острова отказываюсь. Пусть на свете хоть что-нибудь останется не открытым мною.

И наш старый фрегат "Лавр Георгиевич" пролетал мимо островов, с которых порой высовывались фиги и тянулись в сторону "Лавра". На других островах сияли туземные рожи, измазанные повидлой, а в пампасах пели хором какие-то младенцы без набедренных повязок. Все это мелькало мимо наших бортов, пролетало, не задевая души.

Только на одном берегу задела душу стоящая на горе корова. Верхом на ней сидело штук двадцать человек, а с десяток других добровольцев сосали ее необъятное вымя.

Я долго раздумывал о судьбе этой коровы, но скоро и корова позабылась, развеялась ветром океанов.