Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала

Отменив допросы, Жабыч принялся ходить по комнате, сжигая одну папиросу за другой.

То, что в бригаду следователей посылали какого-то лаборанта Ибрагимова, а не знаменитого Михальцева, сильно его обескураживало. Он сравнил масштабы деяний: следствие по делу комбрига и арест неизвестного деревенского увальня. Какое различие! Скорее всего, дело Васильева на контроле в Москве. А то и в Кремле. В случае успеха — звезды, награды. А неуспеха там не бывает. И едет какой-то химик Ибрагимов!

Но конечно, больше всего распаляло желание отыскать Наденьку. Это оказалось сильнее страха. Но и расчет был тут важен.

В кабинет начальства он вошел, выбросив всякую сентиментальность.

— Товарищ майор, Ибрагимова в Лиду посылают. Там интересное дело. Нельзя вместо него?

Майор хмуро глянул. Хмурость и озабоченность давно стали приметами профессионального характера.

— Ибрагимов будет наказан, — сурово ответил майор, — за болтовню. Но он специалист. А там нужны будут графологи, симпатические чернила и прочее. А ты что умеешь? В зубы тыкать? Директор комбината до сих пор молчит? Тут еще одно дело наплывает. Можно в связке толкнуть.

Речь опять шла, как понял Жабыч, о синевском трактористе.

— Этот Иван Латов фигура слабая, подставная, — зычно сказал майор. Его следует быстро взять, чтобы крупная рыба не уплыла. Колхоз тот связан с комбинатом, учти! Якобы по части культурных и хозяйственных дел. Чуешь или нет, какая тут связка получается? Чем больше они будут писать друг на друга, тем легче нам работать.

Жабыч ничего не понял, но сказал, привычно козырнув:

— Слушаюсь!

И только через полчаса начал соображать, как следует вести новую линию.

"Безусловное выполнение приказов обеспечит вам легкую жизнь", говорил полковник в училище. И Михальцев запомнил это лучше других дисциплин. Получив новое дело, следовало на другой день мчаться в Синево, а еще лучше — в тот же вечер, чтобы арестовать подставную фигуру, за которой можно будет притянуть и самого председателя. С комбинатом он был наверняка связан. В какой мере — это следовало проверить.

Но, уразумев приказ и готовясь выполнить, Михальцев в то же время понимал со всей решительностью, что не сделает ни того, ни другого. Пока не выяснится судьба Надежды. Это может произойти в любую минуту. НКВД не любит медлить. И уезжать в такое время из Минска нельзя.

Первые сведения по делу Васильева он получил на другой день. Жена и дочь комбрига скрылись. Видимо, тоже тщательно готовились отходные пути. Уже одно это недвусмысленно говорило против них. "Сколько же врагов!" ужаснулся Жабыч.

К концу недели пришла первая весточка. Жена комбрига Васильева арестована. Агенты выследили ее в поезде Саратов-Москва. Но дочери с ней не оказалось. Михальцев сидел как на иголках, готовый мчаться по первому звонку, чтобы уберечь Надежду от насилия хотя бы. На первых порах. А может быть, даже получить для усиленных допросов в свое управление. Тогда на него посыплются благодарности, не говоря о том, что он решит свои проблемы.

Что стоил по сравнению с этой возможностью арест синевского тракториста? В большой игре нужен риск. А мелкая сошка никуда не убежит. Тут каждая минута на вес золота. Да что там золота — жизни!

Михальцев понимал, что, откладывая арест Ивана Латова и нарушая тем самым приказ начальства, рискует новым званием и должностью. Но игра стоила свеч.

Не ведая грядущей беды, беспартийный Иван Латов спал у Маньки Алтуховой, и об этом знала вся деревня. Во-первых, потому, что Манька сошлась с Иваном недавно и расстроила его свадьбу с Веркой Мозжухиной. С Веркиных слов стали говорить, что Иван в бабах не разбирается и ему любая хороша. Но в этом огульном мнении для тех же баб таилась притягательная сила. К тому же защитники Ивана добавляли, что про свадьбу талдычила одна Верка, а жених помалкивал.

Разговоры эти возникали больше из-за Маньки, из-за ее семейства, которое вечно было в деревне на слуху и на виду, пока не раскололось и не изничтожилось вовсе. Братья Алтуховы перессорились из-за батькиного наследства, а оно все сгорело в девятнадцатом, когда Синево переходило то белым, то красным, то зеленым. Спустя много лет старший из братьев Алтуховых Прохор объявился на старом месте, срубил самый большой в деревне дом. Держался особняком. Ни в чьем мнении не нуждался, все, что мог, тащил в свое хозяйство, обихаживал его, укреплял без устали, хотя с женой прежней не жил в ладу ни одного дня. Смолистые, золотые бревна не успели потемнеть, а он уж схоронил угрюмую свою Лукерью. Манька, дочь, исправно выла и причитала на похоронах, чем заслужила прощение общества. Зато сам Прохор выстоял как каменный, не проронил ни слова, ни слезы. И вскорости женился на молодайке, за что молва крепко и сурово осудила его. По этому ли осуждению или по другой причине, происходившей от характера, крепкого, самостоятельного, выправил он с помощью председателя документы и уехал в Астрахань на заработки. Присылал Маньке письма и посылки с воблой.

А Манька и без того не нуждалась ни в чем. Картошки хватало. Корова Зорька по третьему году оказалась самой удойной. Сметана, сливки — все свое: зорькины дары да Манькины крепкие руки. Никто не учил, а в кадушках до нового урожая и огурцы, и помидоры, и грибы. Благо, батя погреб отгрохал — на зависть соседям. И на работе по деревенским меркам не так чтобы убивалась — счетоводом сидела в правлении. Председатель велел. Председатель ихний, бородач, из чужаков, Ерофей Фомич, держал Маньку при себе. Несмотря на жену и троих детей, открыто с ней жил. Манька терпела до поры. Известно, на безрыбье и рак рыба. А как Ивана заманила, отставку председателю дала. Уж как он лютовал, грозился спровадить из конторы на ферму, скотине хвосты крутить. Но Манька имела над ним какую-то тайную власть. Не страшен был ей председательский гнев. В доярках она побыла, не испугаешь. Колька Чапай, конюх, прошлым летом ногу зашиб, так она и с лошадьми управлялась не хуже мужиков…

Иван скосил глаза, чтобы взглянуть на ходики. После Рождества день намного прибавился. И если уж темнело, значит, наступал поздний вечер. А Иванова обязанность была, помимо других дел, встречать почтовый поезд и доставлять письма в колхоз.

Иван осторожно высвободил руку, не хотел тревожить Маньку. Она так и проспала целый час у него на плече, закинув на губы пушистую темную прядь, пахнувшую подойником и теленком. Завтра ей уезжать.

Другая бы суетилась, беспокоилась, а у этой никаких забот. В себе уверена. Вон коленку подняла. Сливочная — сама себя называет. Колобок. Смеху в глазах — семерым загадывали, одной досталось. У нее любой вопрос решается просто и легко. Самое ценное качество в девке. Только вот уедет, а что тогда? Курсы какие-то председатель выдумал. Небось нарочно. Месяц ее не будет.