Евгений Козловский - Грех

-- Пораоттохнуть, торокая, -- седой элегантный Отто уже с минуту как закончил говорить со своим Гамбургом и стоял в дверях, наблюдая, акогдадамаввинтилась в спираль истерики, приблизился.

-- Пошел вон! -- отбивалась дама. -- Не трожь! Я знаю: меня уложишь, асамю -- и ткнулав Нинку указательным. -- Угадала?! Ну скажи честно: угадала?!

-- Дане дам я ему, успокойтесь, -- презрительно возразилаНинка. -- Я Сережу люблюю

-- Итёмте, итёмте, милая, -- Отто уводил-уносил сопротивляющуюся, кривляющуюся даму наверх, в мансарду, аНинке кивнул с дороги, улучив минутку: -- Комнататля гостей. Располагайтесь.

Нинкапроводилаих мутноватым взглядом, налилаконьяку и, выпив, сказалав пустоту:

-- Все равно вытащу. Подумаешь: Иерусалим!..

Они чинно и молчазавтракали напленэре. Что по Нинке, что по даме вообразить было невозможно вчерашнюю сцену у камина.

-- Also, -- сказал Отто, допив кофе и промакнув губы салфеткою, извлеченной из серебряного кольца. -- Я оплачиваю бизнес-класс то Иерусалима, твабизнес-класса -- назад. И тве нетели шисни пою -- прикинул в уме -ютшетырестамарок в тень. Фам твух нетель хватит?

Нинке стало как-то не по себе от столь делового тона: получалось, что ее нанимают для определенной унизительной работы. Тем не менее, Нинкакивнула.

Дамазаметилаее смятение, попыталась поправить бестактность мужа:

-- Знаешь, девочка. У нас довольно старый и хороший род. И я совсем не хочу, чтоб по моей вине он прервался. Если тыю если ты вытащишь Сережу -- ты станешь самой любимой моейю дочерью.

Отто переждал сантименты и продолжил:

-- Я ету в Санкт-Петербург и захвачу фас. Сфотографируйтесь напаспорт фот по этому атресу, -- написал несколько слов золотым паркером наобороте визитной карточки, -- тоштитесь снимков и савесите мне в офис, -- постучал пальцем по лицевой стороне. -- Там же фам перетатут и билет наЫстрелуы. У фас тостаточно тенег? -- полез во внутренний карман.

-- Денег? -- переспросилаНинкас вызовом. -- Как грязи!

-- Отшень хорошо, -- спрятал Отто бумажник.

В Москве Нинкабуквально не находиласебе места, ожидая вестей, опасаясь, что прежде, чем удастся уехать, появится нагоризонте Арифметик, обозленный бегством былого приятеля в недосягаемые места, приятеля-предателя, перенесет ненависть нанее. Нинкапочти даже пересталаночевать дома, меняла, как заядлая конспираторша, адреса: подруги, знакомые, дальние родственники, -- оставляя координаты одной бабульке.

Ночной звонок перебудил очередной дом, где Нинканашлаприют.

-- Девочка, милая! -- мать Сергея, не пьяная, несколько разве навзводе, расхаживалапо пустой ленинградской квартире с радиотелефоном у щеки. -- Тебе почему-то отказали в паспорте. Не знаюю Не знаюю У Отто это первый случай завосемь лет. Подожди. Подожди. Успокойся. Возьми карандаш. Двести три, семь три, восемь два. Записала? Николай Арсеньевич Ланской. Это сережин отец. Он работает в МИДе. Сходи к нему, договорились? Я моглаб ему позвонить, но боюсь: только напорчу. Да, вот еще! Я очень прошу не брыкаться и не обижаться, мы ведь уже почти родственницы: я послалатебе кой-какую одежду. Поверь: сейчас это тебе необходимо. Пообещай, что не станешь делать жестов: получишь, наденешь и будешь носить. Обещаешь, да? Обещаешь?..

Лощеный скромник-демократ, какие запоследнее время нам уже примелькались в интервью и репортажах программы ЫВестиы, стоял у МИДовских лифтов, намереваясь высмотреть Нинку и составить впечатление о ней прежде, чем оназаметит, узнает, расшифрует его.

Судя по ее внешности, жестов Нинкане сделала: дорогое, элегантное платье сидело наней так, словно никогдав жизни ничего ниже сортом Нинкаи не нашивала. Онаявно переходилав очередной класс, а, может, через один и перепрыгивала.

Наглядевшись, Николай Арсеньевич приблизился, и надо было видеть, с каким невозмутимым достоинством подалаему Нинкаруку для поцелуя.

Они вышли наулицу, под косое предвечернее солнце. Тут же зашевелилась, двинулась к подъезду ЫВолгаы 3102, тасамая, что подобралаНинку наночном шоссе пять недель -- целую жизнь! -- назад.

-- Бедав том, -- сказал Николай Арсеньевич, -- что я не смогу помочь вам с документами. Честнее так: не мне вам помогать, потому что как раз я приложил все усилия, чтобы разрешение навыезд дано вам не было. И буду прикладывать впредь.

Нинкапосмотреланавельможу долгим взглядом, жлоб же водитель долгим взглядом посмотрел наНинку: сперваон не мог поверить глазам и пару раз даже мотал головою, словно гнал галлюцинацию, но в конце концов все же утвердился во мнении, что это -- тасамая.

-- В истерике, по-мальчишески, -- отвечал вельможанабезмолвный нинкин вопрос, посредственно для дипломатаскрывая возбуждение, которое генерировалав нем сексапильная фигурка, -- но Сергей несколько лет назад выбрал намой взгляд одну из самых удачных возможных карьер. И я как отец (со временем и у вас, не исключено, появятся дети!) просто обязан помочь ему не сорваться. Когдав лавре из-завас начался скандал, я предпринял все возможное, чтоб удалить Сергея в Иерусалим. Не надо смотреть наменя с ненавистью -- Сергей попросил сам. Бежал от вас он -- я ему только помог. Простите, я, вероятно, неточно выразился: не от вас -- от себя. И я его, -- улыбнулся двусмысленно, -- теперь понимаю. Но согласитесь: нелепо будет, если сейчас, ему вдогонкую

-- Соглашаюсь, -- перебилаНинка, совсем по видимости не обескураженная, во всяком случае -- взявшая себя в руки: чем больше наее пути встречалось препятствий, тем сильнейший азарт она, казалось, испытывала, тем емче заряжалась энергией преодоления.

-- Вы, конечно, ни в чем не виноваты, и я готов компенсировать вашу неудачу, чем смогую -- тут Нинку прожег, наконец, потный взгляд жлоба-водителя, и онаобернулась, жлобаузнала, став, впрочем, после этого лишь еще презрительнее. -- Я еду сейчас загород. Если у вас есть время, вы могли бы сопроводить меня, и мы вместе обсудили бю -- вельможавсе откровеннее, все нетерпеливее облапывал Нинку глазами.

-- У меня нту времени, -- улыбнулась она. -- Мне нужно добывать паспорт.

Улыбнулся и вельможа.

-- Передумаете, -- резюмировал, -- мой телефон у вас записан. Уверяю, что Париж, Лондон, Гамбург нахудой конец, гораздо увлекательнее Иерусалима, -- и направился к машине.

-- Вы меня, конечно, извините, Николай Арсеньевич, -- склонился к нему жлоб, -- но эта, с позволения сказатью телкаю -- и совсем уж приблизился к шефу, два-три словапрошептал прямо наухо. Приотстранился несколько и добавил: -- Ага. Задвести рублей.

Нинкапонималаих разговор, словно слышала, и потому, едваЫВолгаы собралась вклиниться в густой предвечерний автомобильный поток Садового, стремительно подошла, отвориладверцу и, в ответ улыбке вельможи, добившегося-таки, как ему показалось, своего, сказала: