Евгений Козловский - Киносценарии и повести

- Почему! на конечную?

- Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, - продемонстрировал Толя себя. - Автор симфонии "Слово о полку Игореве". Помнишь, у Чехова? Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле. Пришел козел, съел - и нет цветка.

Ирина встала, пошла. Но задержалась в дверях:

- Послушай, Толя. Анатолий Иванович!

Тот обернулся.

- Я тебе что, совсем не нравлюсь?

- Ты?

- Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть не на шею вешалась.

- Ирочка, деточка!.. - состроил Анатолий Иванович мину уж-жасных внутренних мучений. - Я старый больной человек. Неудачник. Живу в общаге. Бегаю утром по крыше - чтобы аборигенки не смеялись. А сегодня, развел руками, - дует хакас.

- Я не жениться зову - в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты в ответе за всех, кого приручил. Потому, наверное, и недоприручаешь. Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?

- О-го! - выразил Толя восхищение. - Злая! И не подумал бы!

- Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе! Не так? И самая девственная! Смешно?

- Толя, Толя! ты чего, оглох?! - неслось истеричное режиссерово из зала. - Стоп! выруби!

Анатолий Иванович, буркнув под нос:

- Мейерхольд! - остановил скрипочки.

Режиссер снова полез на сцену: показывать. Покрикивал, помахивал руками!

- Так ты еще и девственница? - полуспросил-полуконстатировал Анатолий Иванович. - Как интересно! Или это! метафорически?

- Фактически! - выкрикнула Ирина. - Тьфу! шут гороховый! - и побежала вон.

Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.

- Опять? - спросила Ирина.

- Чо ты тут делала?

- А что, Васечка, нельзя?

- Он у меня допрыгается, твой ленинградец.

- Эх, был бы мой! Убьешь?

- А мне не страшно: я уже там побывал.

- Может, лучше меня убей?..

- Не-а. На тебе я женюсь.

- Точно знаешь?

- Точно.

- Ну и слава Богу.

- Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь - не гоняй. Крылышко отрихтуем, а вот фонарь!

- А ты б, когда учил, меньше лапал, - я б, может, уже и могла! Ладно, инструктор, садись! Садись за руль и вези куда хочешь!

- В смысле? - недопонял Васечка.

- В том самом, - вздохнула Ирина.

- Ну ты даешь!

- Ага, - кивнула и заняла пассажирское сиденье.

"Жигуленок" взвыл, вильнул задом, рванул за угол.

Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, отражаясь от глади пруда у подножья таинственного замка.

- Уйди, Васечка. Мне надо одеться, - сказала, не открывая глаз, лежащая на спине Ирина.

- Ты чо, не останешься?

Ирина чуть качнула головою.

- Чо ж я мать тогда отправлял?

Помолчали.

- Ладно, я терпеливый, понимаю, - татуированный Васечка встал, собрал одежду, скрылся за ситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.

Ирина села на постели.

- Вот я и женщина, - выдохнула едва слышно. Отвернула лоскутное одеяло, посмотрела на расплывающееся по простыне кровавое пятнышко. - Фу, гадость. - Помяла ладошкою грудь, ту самую, в которой Антон Сергеевич, кажется, обнаружил опухоль.

Подружка Тамарка, одноклассница, девица прыщавая и вообще некрасивая, работала на местной междугородной, в беленом толстостенном полуподвальчике старого, прошлого века еще, купеческого дома. Ирина подошла с задворок, прильнула к стеклу, присев на корточки - тамаркина смена! - и постучала.

Тамарка обернулась, узнала подругу, обрадовалась, отперла черный ход.

- Случилось чо?

- Заметно?

- Ничо не заметно.

- А чо спрашиваешь? - и Ирина повесила долгую паузу. - Ладно, Тамарка, беги.

- Ага. Постой, а чо приходила?

- Завтра заскочу, завтра, - и Ирина исчезла.

Тамарка стояла, недоумевающая, встревоженная, а в зальчике бухало, внушительно и невнятно:

- Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую кабину.

Пока Ирина отпирала и открывала ворота, пес прыгал вокруг, пытаясь лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.

- Хватит, Пиратка, хватит! Н вот, - порылась в кармане, бросила сигарету. - Наркоман!

Пират поймал лакомство на лету, отнес подальше, чтобы никто не отнял, принялся лизать, жевать табак.

Ирина завела машину во двор, вошла в сени, едва не опрокинув фанерный лист с замороженными пельменями, проломила ковшиком лед, глотнула воды.

В доме стоял храп и несло сивухой. Ирина брезгливо скосилась на комнатку, где спал зять. Сестра демонстративно не подняла головы от стопки тетрадок.

- Полунощничаешь? - бросила Ирина как можно нейтральнее, проходя к себе. - Твой опять нажрался?

- Сама-то где шляешься?

- Так, - пожала Ирина плечами и скрылась за дверью, повалилась, не сняв пальто, на кровать, обернулась к стенке, на которой висел немецкий трофейный гобелен: шестерка белых лошадей несет во весь опор карету роскошная дама в окошке - а шевалье а la д'Артаньян на вороном скакуне пытается догнать!

В дверь постучали. Ирина вскочила, принялась раздеваться со всею возможной беспечностью:

- Войди!

- Доктор твой приходил. Часа два дожидал.

Ирина внимательно глянула на сестру: знает - не знает, сказал доктор - не сказал? Поняла: знает.

- Подтвердилось?

- Вот, - сестра достала из кармана лабораторное стеклышко.

- Убери, - заорала Ирина. - Не хочу видеть!

- Он тебя завтра с десяти ждет.

Ирина взглянула на две фотографии на большом, накрытом салфеткою ришелье домодельном буфете: отца и матери: обе - в траурных рамках, перед обеими - вазочки с искусственными гвоздиками.

- Алька! Сколько раз маме операцию делали? И сколько она прожила? Как ее всю измучили, изуродовали. Рентген, химия! А толку? Сама рассказывала, что из их палаты ни одна дольше трех лет не протянула. Ни-од-на!

- Ей тогда больше сорока было!

- Акселерация, - грустно улыбнулась Ирина. - А сколько папе делали переливаний, костный мозг пересаживали! Судьба, Алька, судьба! Наследственность!

- Это, - сестра суеверно умолчала название болезни, - по наследству не передается.

- Доктор сказал? - в иронии Ирины скользнуло пренебрежение к медицине.

- Но бороться-то все равно надо! Обязательно бороться! Помнишь про лягушку в молоке?

- Ты, Алька, как масло сбивать, ученикам рассказывай. А я уже взрослая.

- Да я ж тебя!

- Знаю-знаю. Выкормила. Ты мне как мать. Я тебе по гроб. Все, все, хватит! Спать хочу! Слышишь? уйди! хочу спать!

Алевтина на мгновенье застыла в обиде и вышла, привалилась к изнанке двери, заплакала:

- Все гордые: умирают, умирают!.. A я - дом тащи!

Ирина же водила пальчиком по гобелену и шептала:

- Ведь вы меня вывезете снова, правда? Вывезете, а?..

03.11.90

К утру хакас стих. Повалил мягкий, крупный снег. Ирина упихивала в багажник последние сумки. Пират носился возле.

- Ну-ну, Пиратка, - потрепала Ирина собаку. - Вот тебе, сухой паек, полезла в карман, достала непочатую пачку, распечатала, аккуратненько разложила сигареты в будке. Пошла в дом.