Феликс Кривин - Конец жанра

- Эти врачи такие фанатики, - сказал Следователь. - Один, представьте, привил себе рак, чтобы понаблюдать за ходом болезни. Не исключено, что вашему доктору для чего-то понадобился древний скелет.

- Он не хирург, он невропатолог.

- Это важное обстоятельство, - сказал Следователь и записал это обстоятельство. - Конечно, невропатологу скелет ни к чему. Он и смотреть не станет на ваши древности.

- Ну почему же... Как всякий мыслящий человек... Он смотрел, я ему показывал.

- Когда почувствовали себя лучше?

- Да нет, не вчера. - Свидетель замолчал, чтоб не сказать лишнего.

- Ваш врач, видно, неглупый человек, я бы и сам у него полечился... Нет-нет, я не настаиваю, профессор, я вообще не очень доверяю врачам... Так что же он говорил, познакомившись с вашей коллекцией?

- Он сказал, что история человечества похожа на историю запущенной болезни.

Следователь кивнул. Ему понравилось и само выражение, и то, как в нем удачно связывались медицина и история, намечая возможное соучастие в том деле, которое ему предстояло раскрыть.

- И как же он предлагал избавиться от этой болезни? Путем хирургического вмешательства?.. Хотя... вы говорили, что он не хирург... Но, как у врача, у него должны были быть какие-то соображения... Возможно, он их высказывал... Ведь вы не однажды встречались?

- Не однажды... Но почему я должен вам отвечать?

- Можете не отвечать, - любезно разрешил Следователь. - Я понимаю, если человек болен, то чем чаще приходит врач... Конечно, для врача это затруднительно...

- Ему по дороге. Он здесь рядом работает в клинике.

- Ну, если рядом... - Следователь записал и это обстоятельство. Потом взял телефонную книгу и стал ее листать. - Да, что ни говорите, профессор, а такого врача, какой был у нас там, теперь не сыщете. Без инструментов, без лекарств, и ведь сам едва волочил ноги... Все собираюсь к нему съездить, цветы положить... Да в этой суматохе разве вырвешься?

Свидетель застыл в своем кресле. Он смотрел на этого человека, которого когда-то хорошо знал, так знал, как можно только _там_ узнать человека, смотрел и не узнавал его. _Там_ он был другим человеком. Может быть, потому, что там не было телефонной книги, в которой точно записаны все адреса.

Следователь встал. Разговор был окончен, и он подтолкнул маятник, позволяя времени двинуться дальше.

- Вот и все, - сказал он и улыбнулся. - Теперь вам не о чем беспокоиться. Виновника мы найдем.

- Виновника мы найдем, - сказал Схул.

И тогда все палеантропы, выстроенные возле пещеры, сделали шаг вперед, и каждый сказал:

- Это сделал я.

Схул вышел из себя. Он ругался на своем скудном языке доисторического человека и обещал всех упрятать так, что их не найдут никакие раскопки. Он требовал, чтобы ему назвали бездельника, который придумал эту лопату, чтобы облегчить себе труд, и кричал, что палеантропам никогда не видать ни лопаты, ни других орудий труда, что они будут вот так, руками ворочать землю, пока не навалят ее на себя.

Схул очень ругался и требовал, чтобы ему назвали виновного, но палеантропы стояли не шелохнувшись и каждый твердил:

- Это сделал я.

Вот тогда Схул и приказал подать ему этот камень. Кусок гранита, пролежавший тысячи лет, прежде чем дождаться своего часа, своего действия. Мертвый камень, орудие вечности, уничтожающей все живое...

- Это сделал я.

- Вы, профессор? Вы свидетельствуете против себя?

- Это сделал я, - твердо сказал Свидетель.

- Ну, хорошо, - Следователь опять опустился в кресло. - Расскажите все с самого начала.

Это было давно. А может, не очень давно. Трудное было время для человека. Беззащитные на этой, почти непригодной для жизни земле, люди жались друг к другу, согреваясь своими телами. И они зарывались в землю, спасаясь от холода и жестокости подобных себе и оставляя в земле свои скудные кости... Хищники бродили по земле, и только они чувствовали себя свободно, но тоже не очень уверенно, и, чтобы защитить себя от более сильных, они приносили им в жертву людей. Очень страшно было быть на земле человеком, и люди скрывали все, что было в них человеческого, и поступали несвойственно своей природе.

Это были палеантропы, очень древние люди, и древними их сделало не столько время, сколько их невозможная жизнь. Все силы природы были направлены против них, против их свободной воли и разума. И разум их, в плену у злобы и ненависти, уже начинал верить в справедливость безумия, окружавшего их... А по ночам, обессиленные работой, они забивались в свои пещеры и слушали рассказы о других временах - возможно, будущих, а возможно, прошедших. Человек приручит собаку, и она не будет на него бросаться и его загрызать, и можно будет спокойно сидеть у печи, не опасаясь, что тебя в нее бросят.

- Не понимаю, зачем вы это рассказываете.

- Зачем?.. Я не знаю... Может быть, потому, что среди этих людей был и экспонат Двести Двенадцатый.

- Вы нездоровы, - сказал Следователь, - вам нужно лечь.

- Не беспокойтесь, я уже лег. Я закопал себя глубоко-глубоко, так, что меня найдут через тысячу лет, не раньше. Возможно, тогда не останется в мире камней, которыми человеку разбивают голову.

- Итак, вы утверждаете, что сами изъяли этот экспонат, хотя и знали, что он числится в списках? Ну что ж, профессор. Мне остается только сожалеть. Поверьте, мне не хотелось браться за это дело... Я ведь тоже многое помню, профессор, и как друга, как старого товарища, мне хотелось бы вас защитить... но, профессор, я очень плохой защитник... И я обвиняю вас, - он встал, и голос его зазвучал тверже: - Я обвиняю вас в том, что, во-первых, вы раскапываете прошлое, а во-вторых, пытаетесь его утаить от инстанций, которым положено о нем знать. Вам ясна суть обвинения?

Обвиняемый молчал. Он сидел, сжав руками виски, то ли собираясь с мыслями, то ли, напротив, пытаясь от них освободиться.

- Вы поняли суть обвинения?

Схул поднял камень. Тяжелый камень взлетел в его руке, целясь в непокорную голову.

- О, я не сказал самого главного! Экспонат Двести Двенадцатый - это я. Это меня вы приговорили к изъятию.

- Куда вы девали скелет?

- Мой скелет? Я его закопал. Пускай полежит, дождется лучших времен. Ведь будут и лучшие времена, а? Как вы думаете?

Дружба дружбой, но всему есть предел. Каждый выполняет свой долг, и все должны его выполнять хорошо - и обвинители, и обвиняемые.

- Профессор, примите успокоительное!

- Зачем? Я спокоен, я сейчас снова спокоен, как был спокоен тридцать пять тысяч лет... Я лежу в земле, и кости мои отдыхают... Кости так хорошо отдыхают, когда их никто не раскапывает...

- Давайте без эмоций. В вашем музее был скелет, носивший на себе следы прошлого варварства: проломы черепа, переломы костей. Потому-то он и подлежал изъятию. Цивилизованное общество не должно видеть дурных примеров. Это искушение, соблазн, которому не следует подвергать нашу гуманность. Как же могли вы, профессор, при всем вашем добром отношении к человечеству, которое памятно мне по другим временам, как могли вы этого не понять, как могли вы утаить, спрятать, закопать экспонат, подлежащий изъятию? Зачем вы это сделали?