Юрий Крымов - Танкер Дербент

Он торопился в кают-компанию, где перевязывали обгоревших. Их оказалось очень много, и все они жаловались, что им холодно и нечем дышать. Басов тоже побрел туда, но как-то не нашел себе дела. Несколько человек из команды "Дербента" сумели оказать первую помощь. Электрики раздевали пострадавших или просто разрывали на них мокрые лохмотья. Вера накладывала повязку, испуганно засматривая в равнодушное почерневшее лицо, опасаясь, что затянула слишком туго.

На обеденном столе лежал штурман "Узбекистана", которому пробило голову во время взрыва. Он лежал на животе, вцепившись в клеенку и дергая лопатками. Володя вытаскивал из раны клочки волос, хмурился и нерешительно поглядывал на склянку с йодом.

- Мочи нет, - шепнул штурман, багровея, - да что ты надо мной мудруешь, парень?

- Сейчас, чутку, пожалуйста, потерпите, - шептал Володя, делая отчаянное лицо.

Он смочил йодом кусок ваты и провел им по краям раны. Штурман рванулся, заскрипел зубами и выругался.

- Готово, - возгласил Володя с видом хирурга, окончившего сложную операцию. - Вера, перевяжи товарища!

Мустафа послушно протянул Володе обожженные руки. Лицо его было наспех забинтовано, и сквозь щель между бинтами смотрели воспаленные, слезящиеся глаза. Он заметил Басова и оживился.

- Жжет, Александр Иванович? - спросил он лукаво и, посмотрев на свои руки, добавил с удивлением: - Ишь-ты, красные, как морква!

- Сиди смирно, - заворчал Володя с угрюмой нежностью. - Моя, что ли, шкура слезает? Дубина!

На полу валялись обрывки бинтов и тряпье. Пахло больницей. При ярком свете всюду блестело человеческое голое и влажное тело. Басов постоял и вышел на палубу. Прозрачное предрассветное небо голубело над мачтами, и звезды тонули в нем, просвечивая, как сквозь чистую воду. Но ему все мерещились на море отблески красного света, и по временам он как бы переставал видеть. Лицо и руки ощущали палящий жар, и видения минувшей ночи еще не оставили его. Все, что делал он в эту ночь, было до того призрачно, что не хотелось об этом думать. Да и не произошло ли все это помимо него? И он думал о людях, работающих с ним бок о бок, о людях, которых он любил и которыми гордился.

Всего несколько месяцев назад он считал их никуда не пригодными, какой-то лукавой, мелкой породой. Нет, то были совсем другие люди. Они исчезли, и он не помнил, как их звали, не помнил их лиц. Гусейна, и Володю, и слесаря Якубова он как будто знал долгие годы, и они были ничуть не хуже сборщиков или токаря Эйбата, которыми он когда-то гордился.

Весною, покидая завод, он думал, что жизнь его кончилась. А сейчас он знал; на будущий год появятся новые, повышенные нормы. Многие суда перешли уже на стахановские рейсы, и "Агамали" снова выдвигается, угрожает занять первое место. Как-то покажет себя к будущему году команда "Дербента"? Басов подумал, что если бы он сейчас исчез, то в его отсутствие, пожалуй, ничего бы не изменилось на "Дербенте". Но именно поэтому он твердо знал, что не уйдет с танкера после окончания навигации.

Ему стало весело. Держа бинты у лица, он засвистел какой-то дикий бравурный мотив, фальшивя и поминутно обрывая свист, потому что кашель подступал к горлу. Он прошелся по палубе и вдруг, дойдя до канатного погреба, круто остановился и оборвал свист.

На палубе под дырявым кормовым флагом лежали трупы. Ветер заворачивал край флага и открывал неподвижные, раскинутые ступни мертвецов. Как мог он забыть о них? Сам же помогал их укладывать здесь, накрывал флагом и помнил, что их было двое и что один утонул до прихода шлюпок. Помнил все время, а теперь, почему-то забыл.

"Это от усталости", - подумал он, как бы оправдываясь и силясь вызвать вновь то ощущение непоправимости случившегося, которое ошеломило его, когда он впервые увидел мертвых.

Но, как ни старался, ему не удавалось сосредоточиться на печальных мыслях. В ушах его продолжал звенеть все тот же бравурный мотив.

"Что со мной? - мысленно спрашивал он себя. - Ведь люди погибли, и это непоправимо. Как могу я думать о мелочах, радоваться чему-то, мечтать о будущем? Или я очерствел и, научившись командовать, потерял жалость к людям? Тогда мне не место здесь..."

"Неправда, - ответил он себе. - Ты шел за ними в огонь и заставлял других делать то же самое. Ты любил их, этих неизвестных тебе людей, иначе какое же другое чувство двигало тобою в эту ночь? Но они умерли, и это стало не нужно. Мустафа Гусейн едва не погиб, вытаскивая из воды мертвое тело. Он не ведает страха, у него большое, горячее сердце, и перед ним ты со всеми твоими знаниями - деловитый сухарь. Но он смеется, бинтует свои ожоги и думает о машинах, о стоянке в порту, и разве мертвые нуждаются в его печали?"

Басов поправил завернувшееся полотнище старого флага и отошел прочь. Лицо его горело, но на душе было спокойно. Он поглядывал на часы, соображая, не пора ли телеграфировать в порт о приходе, прислушивался к журчанию воды, - забыли-таки закрыть кран на спардеке?

Потом он встретил Котельникова, и тот повел его к фонарю, таинственно улыбаясь.

- А у меня штучка есть одна, - сказал он, пряча за спиной руку. Хорошая штучка. Показать?

Он протянул Басову листок бумаги, исписанный четким косым почерком, и Басов прочел при свете фонаря:

"Помочь "Узбекистану" не можем из-за сильного ветра и искр. Вышлите спасательное судно. "Дербент". Кутасов".

- Это первый помощник писал? - догадался Басов. - Откуда у тебя телеграмма?

- Да очень просто! Пока Мустафа сиреной шумел, Касацкий написал этот документик и сунул Володьке, чтобы тот отправил по радио. А Володька, натурально, не отправил и сейчас хотел в гальюн захватить, да я у него отобрал. Это же клад! Ну, давай. На суде сгодится. - Котельников аккуратно сложил листок. - Теперь уж они не отвертятся. Угрызем паразитов! Сколько летим припаяют, как ты думаешь?

- Не знаю, - сказал Басов. - Я не юрист. Жалко все-таки старика, добавил он брезгливо.

- Кого?

- Старика, говорю, жалко, капитана, В сущности, он очень несчастен...

Котельников перестал улыбаться.

- Жалко? Ай-ай! Но что ж теперь делать? Может быть, покрывать их будем, а? Как твое мнение?

- Ты меня не понял, - смутился Басов. - Покрывать? Я только сказал про старика, что он жалок и...

- Жалок, говоришь? Ай-ай! А это что там лежит, ты видел? - вдруг крикнул Котельников, ткнув пальцем в сторону канатного погреба. - Кабы не твой старик, эти головешки были бы людьми. Слушай-ка, если ты вздумаешь его покрывать...

- Да у меня и в мыслях не было, - поспешно оправдывался Басов. - Просто я сморозил глупость.

- Уж такую глупость! Хорошо, что мы одни. Ребята сейчас сердитые... Слышь-ка, а мальчонка-радист у меня на койке спит. Его Мустафа привез. Целехонек, только волосы немного опалило. Сначала все хныкал - танкера ему жалко и записные книжки сгорели. Там, говорит, много интересного было. А теперь умучился, спит. Худенький, руки как стебелечки, ты бы посмотрел!