Татьяна Кухта - Ратанга

- А, стало быть, не один я так считаю? Да, не место.

Я закусила губу. Опять!

- А Тлели?

- Спроси у Харена, где бы он предпоел ее видеть - на валах или в доме за прялкой?

- Я не умею прясть! - крикнула я. - Да и какое тебе дело, где я и что со мной? Отпусти!

- Тебене стоитсердитья, - сказал Боско, когдамы вернулись в стан. - Шрам краснеет...

- Я знаю.

- Откуда он у тебя? Дозорные на дороге сказали, что враги пока не появлялись...

Я заставила себя усмехнуться:

- У человека нет худшего врага, чем он сам.

Боско поднял на меня хмурый взгляд.

- Девчонка, - сказал он, - ну какая же ты глупая...

- Алин тоже так говорит, - ввернула я неизвестно зачем. Боско нахмурился еще больше:

- Алин? Что она делает сейчас?

- Н-не знаю, - я только сейчас уяснила себе, что за две недели ни разу не заглянула в Дом Исцеления, ни разу не увидела Алин...

- Ладно, - махнул рукой Боско. - Чем ты занята сегодня?

- Тлели обещала учить стрелять из лука, но...

- Вряд ли Тлели до тебя, - докончил Боско. - Ну что ж, думаю, командир Лунных Всадников не будет возражать, если я сам займусь твоим обучением.

- Мы встртились в Вельде, а оттуда до Побережья не меньше двадцатидней пути конно, и все же Странники выглядели так, будто только что выехали на охоту и еще не успели затравитьзверя. Нам казалось... ну, тебе незачем объяснять это, ты же видела их.

Я кивнула. Мы сидели на поваленном стволе ели, под кустами снежноягодника. На эту укромную поляну Боско привел меня поупражняться в стрельбе, а вместо этого вырезал из куска коры спящую собаку и рассказывал о Странниках.

- Знаешь, они при нас не говорили ни разу на своем языке, а п-нашему говорили так, будто в Ратанге родились и выросли, и все же самые обычные слова казались нездешними. Мне-то, разведчику, доводилось не раз видеть Странников, но вот так - ехать с ними бок о бок и спать у одного костра - никогда. А Болард,увидевший их впервые, и вовсе спрашивал у меня: как же так, они ходят и разговаривают, почти как мы? - Боско рассмеялся.

- Дальше! - поторопила я.

- Дальше? Ты меня замучаешь расспросами, Эгле. Надо было взять тебя с собой... Они, казалось, не уставали, а ведь мы были в дороге, почти не отдыхая, спешили. Не успеешь смежить глаза, и уже подъем, впору заснуть в седле, как мальчишке-новобранцу. А Странники - все так же приветливы и спокойны, мы ни разу от них дажерезкого слова не слышали...

- Их много?

- Две сотни всего,но они стоят двух тысяч. Мы в дороге наткнулись на бродячую шайку... Если все они сражаются, как те пятеро, что разогнали полсотни головорезов, не дав им обнажить клинки, то Ратанга получила хороших воинов. Я подружился с двумя, это Братья, Сигрени Сиверн. Если уж Странники вызывают у тебя такое любопытство, можешь расспросить их нынче вечером, на празднестве. Они расскажут тебе больше моего.

- Правда? - я не поверила своим ушам.

- Конечно, правда, - рассмеялся Боско. Он поставил завершенную фигурку на ствол, полюбовался ею и встал. - А теперьазймемся делом. Уж не думаешьли ты, что тебе удалось расспросами заморочить меня, девчонка?

- Погоди, Боско, - взмолилась я. - Отчего ты думаешь, что непременно будет празднество?

- Да потому что знаю Ратангу. Как не отпраздновать возрождение легенды? Тем более, что... кто знает? Может быть, это последнее празднество. После битвы... - он оборвал себя, качнул головой. - Не стоит сейчас об этом. Вот сухое дерево в тридцати шагах. Посмотрим. сумеешь ли ты по нему промахнуться.

* * *

Если б у нее спросили, почему она бежала из дому, она не смогла бы ответить. Разве плохо жилосьей там? Сунский астролог-бишень, богатый и влиятельный,холил инежил свою дочь. Ногам ее не приходлось ступать по земле разве только в садике внутреннего двора, высокими стенами огражденногоот мира. За воротами башни она бывала лишь в паланкине, в сопровождении слуг. Дождь видела лишь из окна, а снег и вовсе не падал в их жарком городе. Комнаты ее были убраны шелками, в зеркалах отражались цветы. Букеты она составляла сама, с детства владея этим тонким искусством. Другим ее любимейшим занятием - также с детства - были книги. Тяжелые, переплетенные в кожу, с бронзовыми застежками, они. казалось ей, пахли медом. Она тайком проглатывала отцовские фолианты, с наслаждением разбирая узорную вязь. Отец, заметив дочернюю страсть, всячески ее поощрял, хотя в Суне не в обычае было посвящать женщин в таинства магии и наук. Он надеялся вырастить себе преемницу и незамечал, что ее все больше тянет к другому: это были книги, от которых она не отрывалась книги о мире, лежащем за стенами отцовской башни и города. С их страниц вставали бескрайние степи, ветер пах травой, Море катило серые волны, звери ревели в лесах... И дороги, дороги, ночлег под ночными звездами, утренний дым костра, дождь и брызги из-под копыт... И очнувшись от наваждения, она долго смотрела евидящим взлядом в глубину зеркала.

Она ушла из дому на рассвете. Отец спал, утомившись после ночных бдений, служба тоже не обременяла себя бодрствованием. И тоненький светловолосый мальчик-слуга слабой рукой с трудом отодвинул тяжелый засов и вышел на улицу, оставив ворота приоткрытыми... Она сама не заметила, как дошла до городской стены - ноги несли ее дальше и дальше, к неведомым чудесам.

Путь ее лег на север. Что манило ее туда, в дебри - прочь от яркого южного солнца и степных цветов, от белых городков ее родины? Может быть, то, что там все было иное, все - не то ине так, как в Суне. Она спешила навстречу неизведанному. А дорога оказалась столь тяжкой, что чудом было уже и то, что она осталась в живых. От надежных стен, от тепла, цветов и отцовской нежности - в голодный и трудный путь под ледяным дождем, путь, в котором были ни к чему ее утонченные знания. И все же в тот день, один из последних теплых дней лета, когда она шла по выбитой пыльной дороге, ее так же тянуло к чудесам, как и вечность назад - в отцовском доме. И лишь на закате, когда усталость напомнила о себе, она завернула на постоялый двор...

Через много дней, в горьком порыве ударив себя ножом по лицу, она и не знала, что сама совершает чудо, изменяя предначертанное и неизменное, и судьба города, запечатленная в священных письменах, стала немного другой.

А на перекрестке Трех Корон, на юном лике Сирин проступил шрам.

Птицы. Празднество.

Как только последние отблески солнца погасли на шпиле Надзвездной башни и вечерний сумрак наплыл на Ратангу, в Красном ярусе вспыхнули факелы. Огни стекались по улицам к Тракту, сливаясь в ручейки. Ручейки ширились, и вот уже огненная река текла, извиваясь, опоясывая огнем город. Навстречу огню с башен Семи Святынь рванулись, сплетаясь, долгие звуки труб, и это значило празднество началось. Огни втекали на площадь Совета, озарив древние письмена на стенах башен. По низким широким ступеням сошли на площадь вожди, и впереди Хранительница. Едва она ступила на камни площади, голоса труб на мгновенье затихли, а потом взмыли вновь. И, точно услышав их, шагнули из врат башни Странники, и свет походен вспыхнул ярче, отразившись от их доспехов.