Леонид Андреев - Том 3. Повести, рассказы и пьесы 1908-1910

Мишка.Очень! Потому что за ними идут галлюцинации зрения.

Блохин.И о…о…обоняния!

Сторож (сердито). Вам говорят!

Онуфрий.Ты замечаешь, Миша, что с маркизом что-то делается?

Мишка.Я советовал бы вам обратиться к акушеру.

Онуфрий (с удивлением). Но почему же, Миша, к акушеру? Неужели ты предполагаешь какую-нибудь ненормальность в положении ребенка?

Мишка.Убежден.

Онуфрий.Тогда поторопитесь, граф, я прошу вас. Это очень серьезно, и если не захватить вовремя…

Сторож (выходя из себя). Тут петь нельзя! Вам говорят! А то с бульвара прогоню!

Онуфрий.А что, Миша, если я дам маркизу по шее? Благословишь ты меня?

Мишка.Оставь, Онуфрий. Тебя губит любовь к людям. Ты и без того завтра будешь давать отчет мировому в своих дурных поступках.

Онуфрий.Но если — по совокупности? Впрочем, маркиз, я завтра пришлю к вам моих секундантов.

Сторож.А еще студенты! Шантрапа! Голодранцы!

Идет жаловаться городовому. Тот равнодушно, через плечо, взглядывает на студентов и отмахивается от сторожа рукою.

Мишка.Не выгорело!

Онуфрий.Я убежден, Миша, что через две тысячи лет все городовые…

Мишка.Упразднятся? Опасайся, Онуфрий, таких мыслей. Это, брат, чистейшей воды анархизм.

Онуфрий.Нет, Миша, не упразднятся, но будут в новой форме.

Блохин.А это уж кроткий оп-оптимизм.

Мишка.Ну, буде, насиделись! Пойдем шататься, ребята. Николай, ты с нами?

Глуховцев.Нет, мы тут посидим.

Мишка.Трогай!

Уходят. Некоторое время молчание.

Глуховцев.Что с тобою, Оль-Оль? Ты сегодня весь день такая грустная, что жалко на тебя смотреть. Случилось что-нибудь? И мать твоя какая-то странная.

Ольга Николаевна.Нет, ничего. А отчего ты грустный?

Глуховцев.Я-то? Не знаю. Дела плохи, должно быть, оттого. Хорошо еще, что в комитетской столовой даром кормят, а то… Надоело это, Оль-Оль. Здоровый я малый, камни готов ворочать, а работы нету.

Ольга Николаевна.Бедный ты мой мальчик!

Глуховцев.Ну, оставь. Ты плакала? Отчего у тебя под глазами такие круги? Ну говори же, Олечка, ведь это нехорошо.

Ольга Николаевна наклоняет голову и пальцами, обтянутыми черною перчаткой, тихонько вытирает глаза.

Ну что ты, Оля?

Ольга Николаевна.Тебе будет очень тяжело, Колечка, если я скажу. Вон и мамаша идет!

Проходит мимо невысокая старуха в черной накидке и черной потрепанной шляпе. Имеет вид благородный, но в то же время и попрошайнический.

Евдокия Антоновна (проходя). Ты же тут, Оля, сиди, никуда не уходи отсюда. (Жеманничая.) Какой прекрасный вечер, господин студент! (Идет.)

Ольга Николаевна (тихо, с ненавистью). Прошла, проклятая!

Глуховцев.Что ты, Оля?

Евдокия Антоновна (оборачиваясь). Какой великолепный оркестр, Оля: ты не находишь, дружок?

Ольга Николаевна (тихо). Пошла! Пошла! Нет, ты посмотри, какая благородная старушка. А вчера зарезать меня грозилась старушка-то эта, благородная-то эта.

Глуховцев.Говори толком, Оля, что случилось?

Ольга Николаевна (зло). Да неужели же ты ничего не понимаешь? Целый месяц живешь со мною и ничего не видишь. Где же твои глаза?

Глуховцев.Как ты странно говоришь: «живешь». И что я должен видеть?

Ольга Николаевна (отворачиваясь). Что я не девушка.

Глуховцев.Ну видел, положим. Но что же отсюда следует? Правда, это нелепо; может быть, над этим нужно было задуматься, но мне как-то и в голову не пришло. И вообще ( с некоторой подозрительностью смотрит на нее), и вообще я действительно не задавался вопросом, кто ты, кто твоя мать. Знаю, что твой отец был военный, что твоя мать получает пенсию…

Ольга Николаевна.Да. Восемь рублей в месяц.

Глуховцев.Ну?..

Ольга Николаевна.Что я содержанка, что я на содержании, ты это знаешь?

Молчание. Ольга Николаевна медленно поворачивает лицо к студенту.

Что же ты молчишь? Коля, Колечка!.. Ты не ожидал этого? Тебе очень больно? Да говори же! Милый мой, если бы ты знал, как я измучилась — вся, вся!

Глуховцев.Да, не ожидал. Но как же это? Да, не ожидал!.. Какая странная вещь!.. Ты — на содержании… Странно! Как же это вышло?

Ольга Николаевна (торопливо). Когда я была еще в институте, она, эта мерзавка, продала меня одному… Ну, и у меня был ребенок.

Глуховцев.У тебя? Да ведь тебе всего восемнадцать лет! Ольга Николаевна. Ну да, восемнадцать. Ну, и ребенок умер. В Воспитательном… Ну, и потом… не могу я рассказывать. Колечка, пожалей меня, голубчик.

Проходит сильно подкрашенная женщина, по виду из гулящих, замечает пристальный взгляд городового и резко поворачивает назад. Походка развалистая и ленивая. Поглядывает на студента и напевает: «Я обожаю, я обожаю…»

Глуховцев.Так. А у кого же ты на содержании?

Ольга Николаевна.Так, виноторговец один.

Глуховцев.Где же он?

Ольга Николаевна (испуганно). Ты не думай, Коля, что теперь я с ним… и с тобою. Нет, нет! Он уже два месяца как уехал на Кавказ.

Глуховцев.Скоро вернется?

Ольга Николаевна.Он не вернется, Коля. Он прислал письмо, что больше не хочет и что я могу идти куда глаза глядят. И денег за этот месяц он не прислал.

Глуховцев.Сколько?

Ольга Николаевна.Пятьдесят рублей.

Глуховцев.Немного.

Ольга Николаевна.Он очень расчетливый и говорит, что летом, на каникулах, он не может платить столько же, как и зимой. А зимой он платил семьдесят пять… и, кроме того, подарки… духи или на платье.

Глуховцев (с тоскою глядя на нее). И это ты? «Духи, на платье»… И это ты, Оль-Оль, мое очарование, моя любовь! Ведь я тебя девочкой считал. Да и не считал я ничего, а просто любил, зачем — не знаю. Любил!..

Ольга Николаевна (плачет). Пожалей меня!

Глуховцев.Отчего же ты не работала?

Ольга Николаевна.Я ничего не умею… Да и где взять работы? Ты сам знаешь. Пожалей меня.

Молчание. Ольга Николаевна тихонько плачет. Быстро проходят два военных писаря: высокий и низенький; последний прихрамывает.

Высокий.И зачем ты себя мучаешь, и зачем ты себя терзаешь, и зачем ты себе жизнь отравляешь, и зачем ты себе делаешь узкие штиблеты?

Проходят.

Ольга Николаевна.Вот ты… в комитетской столовой… А я уже два дня ничего не ела.