Иван Тургенев - Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854

Со всем тем популярности мы не предсказываем г. Тютчеву, — той шумящей, сомнительной популярности, которой, вероятно, г. Тютчев нисколько не добивается. Талант его, по самому свойству своему, не обращен к толпе и не от нее ждет отзыва и одобрения; для того чтобы вполне оценить г. Тютчева, надо самому читателю быть одаренным некоторою тонкостию понимания, некоторою гибкостию мысли, не остававшейся слишком долго праздной. Фиалка своим запахом не разит на двадцать шагов кругом: надо приблизиться к ней, чтобы почувствовать ее благовоние. Мы, повторяем, не предсказываем популярности г. Тютчеву; но мы предсказываем ему глубокое и теплое сочувствие всех тех, которым дорога русская поэзия, а такие стихотворения, каковы * —

и другие, пройдут из конца в конец Россию и переживут многое в современной литературе, что теперь кажется долговечным и пользуется шумным успехом. Г-н Тютчев может сказать себе, что он, по выражению одного поэта * , создал речи, которым не суждено умереть; а для истинного художника выше подобного сознания награды нет.

Получив от Ф. И. Тютчева право на издание его стихотворений, редакция «Современника» поместила в этом собрании и те стихотворения, которые принадлежат к самой первой эпохе деятельности поэта * и теперь были бы, вероятно, им самим отвергнуты. Но мы сочли за лучшее дать публике издание по возможности полное. Таким образом, в настоящем собрании представляется публике вся поэтическая деятельность поэта, за исключением нескольких пьес, совершенно незначительных.

Милостивые государи! Посылаю вам, с согласия г-жи Баратынской, все те стихотворения покойного поэта, которые не находятся ни в собрании его сочинений, изданном в 1835 году в Москве, ни в «Сумерках» 1842 года. Большая часть из них была напечатана в изданиях, не имевших обширного круга читателей, и потому мало известна публике; некоторые (как-то «На смерть Лермонтова» и другие) появляются в первый раз. * Я уверен, что вы с радостью дадите им место на листах вашего журнала и тем оживите в памяти всех любителей русского слова образ одного из лучших и благороднейших деятелей лучшей эпохи нашей литературы. * Кроме дозволения напечатать эти стихотворения, я получил от г-жи Баратынской небольшое, но драгоценное собрание писем ее покойного мужа к ней, к Пушкину и др. и также несколько писем Дельвига к Баратынскому. Письма эти, вместе с небольшой вступительной статьей, также назначены мною в ваш журнал * , но прежде чем посылать их к вам, я решаюсь обратиться с просьбой ко всем друзьям и приятелям Баратынского: не захотят ли те из них, у которых находятся его письма, прислать мне их в копиях для приобщения к собранию писем, порученному мне лестной доверенностью г-жи Баратынской? Биографические подробности также будут приняты с благодарностью. Нас, русских, часто и справедливо упрекали в равнодушии к нашим литературным славам, в отсутствии похвального желания ближе познакомиться с самою личностью, с жизнью наших поэтов; в последнее время, однако, стала заметна перемена к лучшему * , и потому надеюсь, что мой призыв не останется безответен. Адресовать письма покорно прошу в контору редакции «Современника», на имя Ивана Сергеевича Тургенева. Последним сроком назначается 1 января 1855 года. Я почту приятным долгом объявить имена лиц, от которых поступят письма или сведения, исключая, разумеется, те лица, которые сами того не пожелают.

Степан Дубков, род. — 1788.

Юнк<���ер> в пехотн<���ом> полку — в 1806.

В отставке — в 1815, с чином штабс-капитана.

Живет в деревне — до 1825.» в Москве — до 1827. Опять в деревне — до 1833.

Сделан исправником — до 1839.

Поселяется в уездном городе в 1840, где живет до сих пор.

— Степан Семенович!

— Чего-с?

— Знаете ли, что я думаю, глядя на вас?

— Нет-с, не знаю — что такое-с?

— Мне кажется, что вы притворяетесь.

— То есть это как, например-с? Я притворяюсь?

— А вот как. Вот уже с лишком месяц, как я с вами познакомился и каждый день разговариваю с вами, — знаете ли, что я от вас ни разу не слыхал ни одного теплого, доброго слова, такого слова, из которого я бы мог заключить, что у вас есть сердце, что вы верите во что-нибудь, любите что-нибудь…

— Гм, — промычал С<���тепан> С<���еменович>, потупил голову и перенял чубук из одной руки в другую.

— Послушать вас, так для вас все равно, что бы ни делалось на свете! Неужели же жизненный опыт довел вас до такого <���…>? Я этому верить не хочу — и я скорее готов думать, что вы только прикидываетесь разочарованным человеком. Откуда бы у вас бралась жёлчь, если б вы бы точно ни в чем не принимали участия.

— Гм, — повторил С<���тепан> С(еменович>, — и видя, что я не продолжаю, отвернулся и плюнул в окно — Фанаберика, — промолвил он, утирая себе губы рукой.

— Что такое?

— Ф<���анаберик>а-с, — повторил он, возвысив голос. — Всё, что вы изволили говорить-с, фанаберика-с. Это всё филозофия-с, — это хорошо для ученых-с, а не для нашего брата. Что же касается до жёлчи, то я вам скажу-с — у меня ее всегда было достаточно-с. Теперь я больше эдак бурой комплекции-с, а сызмала был я желт-с, как лимонная корка-с. Таким уж меня господь бог создал да матушка уродила. Это уж их было дело-с.

— Но все-таки…

— Теперь насчет любви-с, — перервал он меня. — Да что я буду любить, позвольте спросить-с? Какая из этого будет кому польза? Никому никакой-с. И притом я не знаю, почему это мне непременно надобно любить-с? Мне закон говорит: не крадь — и я не краду, а он мне не говорит — люби, мол. Нигде мне этого он не говорит-с.

— Так если б, по-вашему, закон не запрещал вам красть — вы бы крали?

— И крал бы-с, непременно бы крал.

— Поздравляю вас; но позвольте вам заметить, что есть заповедь, которая повелевает-нам…

— Знаю-с, знаю-с… Возлюбите ближнего своего… Да я и люблю ближнего-с — вообще и как самого себя. Я себе зла не делаю — и ему тоже не делаю-с и даже не желаю никогда. Но вы не в том смысле говорить изволили. Вот вы, напр<���имер>, тоже говорите: верить надо. И я не прочь от этого-с… Я, напр<���имер>, верю, что теперь вот день, а после будет ночь, и еще многому кой-чему я верю — а вы всё недовольны-с.

— Вы не понимаете меня — или, лучше сказать, вы не хотите меня понять.

Д<���убков> помолчал.

— Нет-с, вы мне лучше скажите-ка, чему еще надобно верить. < Не закончено. >