Иван Тургенев - Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854

В условиях продолжающегося правительственного гонения на передовую литературу, в первую очередь на «натуральную школу», новая повесть Тургенева появилась в апрельской книжке «Отечественных записок» в искалеченном цензурой виде. Извещенный Краевским о том, что произошло с повестью в недрах цензуры, Тургенев с горькой иронией писал ему 9(21) мая 1850 г.: «Сожалею об участи „Дневника“ — тем более, что я никак не ожидал, чтобы цензура напала на такое невинное произведение — но судьбы неисповедимы. Ла Илла ил Алла, Магомед Резул Алла!!! — Я сильно начинаю склоняться к магометанской вере».

Ни наборная рукопись, ни цензурованные гранки повести не сохранились. Тем не менее, на основе сопоставления журнального текста с автографом и текстами прижизненных изданий сочинений можно достаточно ясно определить характер цензурной расправы, учиненной над «Дневником лишнего человека». Цензура исключила из повести ряд сатирических мест, сняла эпизоды и отдельные выражения, которые показались неприемлемыми с точки зрения официальной морали, а также всё, что затрагивало, хотя бы косвенно, область церковных догматов или правил. От первой записи (20 марта) остался один только начальный абзац — весь дальнейший рассказ Чулкатурина о его детстве, с сочувственной характеристикой его «порочного» отца и с иронической обрисовкой его «добродетельной» матери, со многими сатирическими деталями, был полностью изъят: в записи 23 марта было исключено сатирическое описание города О…; из характеристики уездных чиновников (в записи 24 марта) было устранено всё, что выражало авторскую иронию. Цензура удалила все упоминания о военном звании не только князя Н., но и скромного ротмистра Колобердяева (ср. подобную же цензурную правку в «Петушкове» — наст, том, с. 582). Исключены были такие обиходные выражения, как: «бог весть», «ей-богу», «господь с вами», не говоря уже о вполне вольнодумном с точки зрения догматов церкви замечании: «но в таком случае и сама вечность — пустяки»; даже совершенно безобидное выражение: «скромное тякание надтреснутого колокола» было заменено на официальное: «звон колокола».

Цензура вычеркнула из записи 29 марта весь рассказ о третьей встрече Чулкатурина с Лизой и всю следующую запись 30 марта. Вследствие этих, а также других, более мелких купюр, от темы «падения» Лизы в повести не осталось ни малейшего следа. Из остальных мест, вычеркнутых цензором, следует отметить еще: ироническое замечание о домашнем воспитании детей (с. 169, строки 25–27), о «краденых яблоках» и о детской влюбленности героя в горничную Клавдию (с. 171, строки 16–26), шутку о том, что мать Чулкатурина «обремизилась», родив его (с. 173, строки 23–28), автохарактеристику Чулкатурина как лишнего человека (с. 175, строки 17–32), его замечание о любви как о «болезни» (с. 185, строки 5–7), сравнение с собакой, которой «заднюю часть тела переехали колесом» (с. 204, строки 29–35).

Все цензурные купюры и искажения были восстановлены Тургеневым в изданиях Для легкого чтения и 1856 г. Предисловие к «Повестям и рассказам» он пометил мартом 1856 г., цензурное разрешение первого тома сборника Для легкого чтения было дано 27 марта. Следовательно, подготовку «Дневника лишнего человека» к новому изданию можно отнести к первым месяцам 1856 г.

Новая наборная рукопись повести (по-видимому, в изданиях Для легкого чтения и 1856 г. Текст ее набирался с одного и того же оригинала) не сохранилась, однако характер работы Тургенева над повестью в 1856 г. Может быть в известной мере выяснен. Анализ автографа и его сопоставление с текстом «Отечественных записок», с одной стороны, и с текстом изданий Для легкого чтения и 1856 г., с другой, позволяет сделать ряд выводов, весьма существенных для творческой истории повести. Полностью варианты чернового автографа опубликованы в кн.: Т сб, вып. 5, с. 5 — 111. Ниже приводится краткий перечень основных тезисов, установленных в результате изучения названных выше источников.

1. Поскольку в автографе почти все места, пострадавшие от произвола цензуры, подчеркнуты карандашом или отчеркнуты на полях, можно считать несомненным, что Тургенев обращался к этому автографу и после напечатания повести в «Отечественных записках». Это обстоятельство дает возможность выдвинуть предположение, что наборная рукопись не вернулась к автору и что Тургенев во время подготовки нового издания повести имел в своем распоряжении только ее черновой автограф, по которому он и работал.

2. Журнальный текст отличается от автографа не только цензурными купюрами: некоторые из вариантов «Отечественных записок», явно не имеющие цензурного характера, несомненно идут от автора, другие (большей частью мелкие стилистические разночтения) могли быть внесены либо автором, либо редакцией журнала. Авторскими следует признать те варианты «Отечественных записок», текст которых оказывается более распространенным, чем это было в автографе. Эти вставки и дополнения могли быть сделаны Тургеневым только в том перебеленном экземпляре, который был отправлен Краевскому в декабре 1849 — январе 1850 г. Ни один из этих распространенных вариантов не вошел в два последующих издания, хотя они безусловно улучшали и обогащали текст. Это обстоятельство может служить дополнительным подтверждением мысли, что Тургенев в начале 1856 г. не располагал наборной рукописью повести и готовил новое издание по черновому автографу. При этом он, по-видимому, почти полностью игнорировал испорченный вмешательством цензуры журнальный текст.

3. Во многих случаях восстановленные Тургеневым по рукописи слова, фразы или целые отрывки не имеют в автографе никаких помарок или зачеркнутых вариантов — следовательно, здесь автор просто возвращался к первоначальному рукописному тексту.

4. В других случаях журнальный текст совпадает с автографом, а тексты изданий Для легкого чтения, 1856 г. И последующих дают новые варианты. Очевидно, эти новые варианты появились впервые в наборной рукописи 1856 г.

5. Особый текстологический интерес представляют те пострадавшие от цензурного вмешательства места, которым в черновом автографе соответствует текст, густо испещренный авторскими исправлениями, причем эти исправления в подавляющем большинстве имеют художественный характер. Вот один из примеров. Восстановленный в издании 1856 г. текст размышления Чулкатурина о себе как о лишнем человеке «с замочком внутри» — от слов «но так как я человек лишний» и до слов «Приступаю к обещанному рассказу» (с. 175, строки 16–32) — полностью соответствует верхнему слою автографа. Причем этот текст, вполне удовлетворивший автора и сохраненный им во всех последующих изданиях, явился в результате многочисленных зачеркиваний, вставок, перемарыванин и т. и. Первоначальный же, нижний слой рукописи дает такой вариант этого текста: «…но так как я человек лишний — на которого, как я уже сказал, никто никогда не рассчитывал — то мне и не [хотелось] хочется никогда высказать свою мысль… ведь что не существует — то и говорить ведь не может. Мне даже странным кажется, как это люди говорят. То есть, признаться сказать, бывало у меня чесался язык — но почти всякий раз я [преодолевал эту слаб<���…>] себя переламывал: [и сидя в сторонке] а вот мы лучше немножко помолчим — и успокоюсь. На молчанье-то мы все горазды — особенно наши барышни этим взяли; иная благородная русская девица так могущественно молчит, что даже подготовленный зритель пронимается холодным потом. Но дело не в том. Приступаю к [тому] рассказу [довольно впрочем скучн<���…>]».