Александр Грин - Том 1. Рассказы 1906-1912

Вообще, я испытывал какие-то странные вещи: туман клубился, разрывался, свертывался, надвигался на меня и вновь отходил в сторону, как будто множество парусов бежало передо мной. Я стал немного обалдевать, пошатываясь. Понимаете — я плохо сознавал уже, где я, собственно, и кто я. И вот тут-то произошла странная история — туман полегоньку незаметно растаял, небо вызвездилось, я мог различать под форштевнем пену воды. Тогда, не дальше как в двух ярдах слева, я увидел бушприт трехмачтовой шхуны; корабль шел прямо на нас, носом в бакборт.

Ленур остановился и посмотрел на слушателей. Было так тихо, что ясно слышался бегущий с кормы шепот лага.

— Я хотел крикнуть, ударить в баковый колокол, но язык мой слушался меня как черт — ангела. Тем временем наше судно и неизвестный корабль почти прикасались друг к другу; скованный непонятной силой, я цепенел от ужаса. «Почему помощник капитана не видит с мостика этого корабля?» — подумал я. Глаза мои были прикованы к освещенной палубе чужой шхуны, на ней, казалось, не было ни души. И в этот момент, ребята, когда я терял сознание, на носу шхуны у самого бушприта появился высокий человек, он нагнулся ко мне и протянул руку. Я тотчас схватил ее, она была холодна как лед. Более я ничего не помню. То есть, если хотите, я опамятовался, когда увидел, что подхожу к вам с трубкой в зубах.

Ленур был по-настоящему взволнован, рассказывая это; глаза его, казалось, еще хранили след недавнего испуга. Он вытер рукавом блузы пот, выступивший на висках, и поймал угрюмый, пристальный взгляд боцмана.

— Эти вещи бывают! — убежденно заявил корабельный плотник. — Корабль мертвого негра, Ленур, это был он, клянусь, чем хотите!

— Ленур, — сказал боцман, подходя к матросу вплотную, — что бы там ни было, а ты посидишь в карцере, потому что, может, ты бессовестно врешь.

— Я поджидаю тебя вторые сутки, — сказал Ленур юнге, когда тот принес ему в темное помещение карцера обед и кувшин с водой. — Сядь, потолкуем. Прежде всего, что слышно?

— Ничего. — Мальчик присел на корточки и уставился на матроса круглыми от любопытства глазами. — Ленур, правда, что тебя уносил мертвый негр?

— Послушай, малыш, — вместо ответа сказал Ленур, — тебе представляется удобный случай показать себя взрослым человеком. Прежде всего исследуем твою наблюдательность. Ты заметил, что капитан не пришел ко мне ни одного раза?

— Да.

— А почему? Как твое мнение?

— Я думаю, — сказал сиплым баском мальчик, польщенный серьезным тоном Ленура, — что он о тебе забыл. У него какие-то дела с боцманом, они проводят вместе почти целые дни и постоянно навеселе.

— Навеселе? Роб, они не навеселе, а настороже. Я им все наврал. Слушай хорошенько, юнец, так как это дело серьезное. На вахте мне захотелось жрать, я полез в кубрик, разыскал кусок сыра, а потом вспомнил, что дрогнуть в сырую погоду нехорошо. Нужно было достать клеенчатый плащ. Я спустился в подшкиперскую. Спичек у меня не было. Но вижу я, что в подшкиперской нет этакой настоящей темноты, а какая-то смутная мгла, вроде как ночью в комнате, когда с улицы фонарь светит. Я обернулся, — узкая, как стекло, полоса света падала мне в лицо из небольшой щели меж досками, отделяющими подшкиперскую от грот-трюма.

Кто и зачем мог очутиться там в это время? Перестав дышать, я подполз, Роб, к этому ночному лучу и стал смотреть в щель. Видно мне было очень мало: на одном из ящиков горела свеча; спиной ко мне, держа в руках какой-то инструмент, стоял человек, одетый по-городски. Скоро он повернулся, его лицо, не виданное мной никогда и нигде, было вполне спокойно. Он походил немного по маленькому, свободному от груза месту, потягиваясь и разминая члены, как будто спал трое суток, затем встал на колени и принялся рассматривать дерево корабля между тинберсами. Пока, взволнованный, я ломал голову, в трюме послышался глухой шум, и из него вышел еще один. Кто бы, ты думал, Роб? Капитан. Он был, по-видимому, озабочен и долго прислушивался, прежде чем заговорил с незнакомцем.

— Ну, как вы живете здесь? — спросил он. — Потерпите еще немного.

— Я терплю, — возразил таинственный человек. — Правда, я похудел, но за хорошие деньги мог бы похудеть еще втрое больше.

— Необходимо сделать большую дыру, — сказал капитан. — Вы это устроите приблизительно на восьмой день. Впрочем, я вас еще навещу. Как вы это сделаете?

— Очень просто, — говорит тот человек, — доски я пропилю с трех сторон и забью маленький динамитный патрон. Четвертая сторона разлетится от взрыва, когда я буду уже на палубе.

— Хорошо, — сказал капитан, — надеюсь на вашу сообразительность. — Он потоптался еще немного и ушел, а я, Роб, трясся от бешенства, хотя еще не понимал хорошо, для чего все это устраивается. И вот я поднялся в кубрик, вытащил у боцмана из-под подушки ключи, влез на палубу, отпер грот-трюм, положил ключи на старое место, открыл люк и спустился в тьму.

Все это я мог проделать свободно, потому что туман был гуще хороших сливок.

Он не испугался, когда я подошел к его углу, освещенному сальным огарком, а смотрел на меня так, как будто ожидал встретить во мне единомышленника. Но я сразу спросил:

— Что вы здесь делаете?

Тут он стал белым и некоторое время молчал. Потом начал быстро шарить в карманах и ткнул меня в грудь дулом револьвера в тот самый момент, когда я приставил к его лбу дуло своего. Так мы стояли с минуту, затем он сказал:

— Вы можете получить хорошие деньги, стоит вам только молчать об этом.

— Так, — возразил я. — Вы будете топить судно с мошенником капитаном, а я — хлопать глазами.

— Фирма получит большую страховую премию, — говорит он. — И на вашу долю перепадет куш.

— А пассажиры? Команда?

— Что делать? Жизнь — борьба, — тут он так нагло пожал плечами, что мне захотелось плюнуть в его серые рачьи глаза. — Мне нужно много денег, и я добываю их.

Вся эта махинация, Роб, так меня ошеломила, что я некоторое время стоял дураком. А он, видя, что я хлопаю глазами, приободрился.

— Ну что же, — говорит, — вы, конечно, боитесь бога, греха. Прав сильный и хитрый.

— Сеньор мошенник, — отвечаю я ему, — насчет этого помолчим. Всякий мыслит по-своему. Некрасиво то, что вы затеваете, и даже могу сказать — безобразно!

— Почему же? — спрашивает. А от его дула у меня спирает под ложечкой, да и у него красное кольцо над бровью.

— А потому, — говорю, — что все на свете имеет свое течение. И жизнь человеческая тоже. Хорошо живет человек или плохо, а песню свою ему допеть нужно до конца. Или, например, пассажир, — он стремится к своей цели и вас не трогает.

— Так, так, — тихо говорит он, нажимая собачку. Чикнуло — попался плохой патрон, бедняк. Впрочем, он не успел и пожалеть об этом, потому что я спустил курок.