Виктор Клюшников - Марево

— Онъ пани, говорила она, тыкая пальцемъ, — у куточку {Въ уголку.} сидять…

На встрѣчу Русанову поднялась съ дивана дебелая красавица лѣтъ тридцати и Ртомно пригласила садиться.

— Вамъ вѣроятно необычайно скучно въ нашемъ захолустьи, начала она послѣ первыхъ привѣтствій.

— Я нахожу здѣсь такой радушный пріемъ…

— Это у Горобцевъ-то? Васъ удивляетъ, что намъ извѣстны ваши посѣщенія? Чѣмъ же заниматься въ деревнѣ, кромѣ комеражей! Такъ вамъ не знакомо это чувство? Счастливецъ! Поживите въ глуши безвыѣздно, когда сердцу доступны высшія потребности…

— Сударыня… началъ было Русановъ.

— Помните, что говоритъ философъ? "И скучно мнѣ, и грустно мнѣ, и некому мнѣ руку подать въ минуту сердечной тревоги…"

— Сударыня, надѣюсь вашъ супругъ…

— Мой супругъ овецъ стрижетъ, это такой жалкій матеріалистъ! Скажите, что можетъ быть завиднѣй, сказала она, наклонивъ головку и разбирая кружево мантильи: — qu'est ce qu'il y a de plus beau, que d'être comprise!

— Сударыня, я желалъ бы….

— Говорите, почти прошептала она, — я стою на сторонѣ чувства… "Кто мѣсто въ небѣ ей укажетъ…"

— Я желалъ бы переговорить съ вашимъ супругомъ…. я желалъ бы быть посредникомъ…

— О, шалунъ! Вы знаете, какъ это опасно! Вы хотите быть посредникомъ между жертвой и тираномъ?

— Какъ-съ?

— Между замужнею женщиной…

— Нѣтъ-съ, мировымъ посредникомъ…

— А-а-а-а! Я вѣдь сказала вамъ, мужа нѣтъ дома. Это не по моей части…

Послѣдовала пауза.

— Извините, что обезпокоилъ васъ, проговорилъ Русановъ, отклавиваясь.

"Плохо", подумалъ онъ, усаживаясь на дрожки и удерживаясь отъ смѣха при дѣвкѣ. "Эта барынька не проститъ мнѣ…"

— Дома?

Ишимовъ показался у окна въ бархатномъ шлафрокѣ, съ сигарой въ зубахъ.

— Милости просимъ; слышали новость? встрѣтилъ онъ Русанова. — Гарибальди бунтуетъ. — И подалъ ему нумеръ Сына Отечества.

— Да это не новость уже…

— Слава Богу, насилу-то порѣшили обратить на него вниманіе, то-есть правительство-то; ужь онъ меня такъ безпокоилъ…

— Васъ?

— Да, помилуйте, что это такое. Нельзя, нельзя! Я въ этомъ отношеніи солидаренъ съ Наполеономъ III, говорилъ Ишимовъ, закручивая усики.

— Я къ вамъ съ покорнѣйшею просьбой…

— Все что угодно!

Эта готовность къ услугамъ замѣтно охладилась, когда онъ узналъ чего добивался Русановъ.

— Знаете ли? Эта должность требуетъ многихъ условій….

— Напримѣръ?

— Напримѣръ, надо имѣть 500 десятинъ земли. Да впрочемъ вы кандидатъ; вамъ довольно 200…

— Но вѣдь это улаживается на бумагѣ.

— Конечно, конечно; но на это мѣсто мѣтитъ одно вліятельное лицо.

Онъ стадъ уговаривать Русанова отказаться отъ своего плана, говоря, что у него есть пріятель, товарищъ предсѣдателя гражданской палаты, который можетъ доставить ему болѣе выгодный постъ. И тутъ же показывалъ купленный у жида стереоскопъ съ разными картинками чрезвычайно игриваго содержанія.

— Ну, вотъ эту еще посмотрите… А? каково?

— Хорошо, говорилъ Русановъ.

— Вы, безъ сомнѣнія, обѣдаете у меня?

Русановъ посмотрѣлъ на часы и согласился. За столомъ хозяинъ былъ необыкновенно любезенъ и за десертомъ, когда вино развязало откровенность, или можетъ забывшись, просилъ Русанова подать голосъ за него на мѣсто посредника.

— Поѣдемте рысаковъ смотрѣть, приставалъ онъ къ Русанову за кофе:- отличные рысаки! превосходные рысаки!

Русановъ уже садился на дрожки, а Ишимовъ, провожая его, все трубилъ въ уши: "Madame Capelle говоритъ, смотрите Мосье Ишимовъ, не удержите; а я ей: soyez tranquille madame… А она мнѣ"… Часовъ въ 7 вечера добрался Владиміръ Ивановичъ до хутора Конона Терентьича Горобца, деверя Анны Михайловны: онъ объѣхалъ еще хуторовъ пять. Въ одномъ домѣ прислуга озабоченно допытывалась, не чиновникъ ли онъ, и только послѣ усиленныхъ отрицаній впустила въ комнаты; а хозяинъ сообщилъ, что на немъ большія взысканія, и такъ какъ садъ его лежитъ на границѣ двухъ губерній, то когда становой пріѣдетъ, онъ сейчасъ на другой конецъ сада и пишетъ оттуда: "выѣхалъ въ такую-то губернію". Очевидно такая личность не могла имѣть никакого вѣса. Въ другомъ имѣніи, отставной генералъ даже, раскричался на Русанова за то, что тотъ непочтительно сѣлъ, не дожидаясь приглашенія. Прочихъ онъ не засталъ дома. Конона Терентьича всегда можно было застать дома; онъ страдалъ ипохондріей, и былъ извѣстенъ въ околоткѣ подъ именемъ ученаго чудилы-мученика. Онъ принялъ Русанова, сидя въ вольтеровскихъ креслахъ у окна съ двойными рамами, хотя на дворѣ было слишкомъ 20° Реомюра. Лицо его могло бы назваться красивымъ, еслибы глаза не разбѣгались во всѣ страны свѣта, да еще еслибы не было какой-то полусладенькой, полупрезрительной улыбочки.

— И что это за непонятная страсть у нынѣшней молодежи лѣзть въ омутъ, говорилъ онъ, слизывая съ ложечки рябиновое варенье. — Что вы за публичныя женщины, господа?

— Вотъ тебѣ разъ! Надобно жь кому-нибудь служить, возражалъ Русановъ.

— Ну пусть кто-нибудь и служитъ, а вы-то что? Да а почему это надобно мѣшаться въ чужія дѣда? жили бы сами по себѣ, благо дураки за воротъ не тянутъ…

"Начало невмѣшательства!" подумалъ Русановъ. — Скажите-ко, Гизо, что это вы домъ-то сами по себѣ не строите? Который годъ у васъ лѣсъ подъ окнами лежитъ?

— Да какъ его строитъ? еще жалобнѣй занылъ ипохондрикъ:- архитектора надо, рабочихъ! возня! Такіе люди, какъ я, не способны ни къ чему матеріяльному.

— На что жъ вы лѣсъ покупали?

— Какъ на что? Домъ строить… Право я относительно этого вопроса нахожусь въ переходномъ моментѣ; все не придумаю, какъ бы побезопаснѣй…

— Отъ пожара что ли? Кройте толемъ…

— Да, да, вотъ хоть и отъ пожара, заговорилъ торопливо ипохондрикъ, и воспаленные глазки его забѣгали:- теперь въ два этажа не стану строить; случись пожаръ, изъ окна скакать — ноги переломаешь…

— А кто жь вамъ велитъ жить во второмъ этажѣ?

— А внизу воры заберутся, задушатъ…

— Ну, пока вы будете рѣшать, въ какомъ этажѣ жить, вашъ лѣсъ абсолютно сгніетъ.

Въ комнату вбѣжалъ гимназистъ лѣтъ пятнадцати; бѣлые, курчавые волосы его растрепались, онъ едва переводилъ духъ…

— Дяденька, Незамайкины на васъ хотятъ въ судъ жаловаться.

— Что такое? спросилъ тотъ, поблѣднѣвъ.

— Я, видите, купилъ шарманку; ну и хотѣлъ попробовать, взялъ ее съ собой на дрожки и ружье захватилъ. Только поравнялся съ ихъ домомъ, заигралъ. Со двора на меня собакъ девять. Я, бацъ! бацъ! Двухъ на повалъ, одной хвостъ отшибъ. Они говорятъ, что вы подучаете… вѣдь это ужь подло!

— Ну будетъ по сумашедшимъ домамъ шляться. Пошелъ къ Горобцамъ, крикнулъ Русановъ Іоськѣ, выйдя отъ чудилы-мученика.

Но Іоськѣ не безъ пользы прошло пребываніе въ сумашедшихъ домахъ. Онъ свое дѣло сдѣлалъ: аккуратно на каждой станціи выпрашивалъ стаканчикъ потереть у лошади ссадину, и теперь, видимо отыскивая центръ тяжести, находился въ неустойчивомъ равновѣсіи. Прицѣливался, прицѣливался въ ворота, и таки нагналъ пѣгашку на заборъ. Раздосадованный Русановъ самъ сѣлъ къ вожжамъ и скоро подкатилъ къ гостепріимному крылечку. Грицько объявилъ ему, что панны всѣ уѣхали въ городъ, а панночка Инна въ сяду.