Виктор Клюшников - Марево

— Прощайте, вдругъ сказала Инна, — я лучше уйду, а то я буду несносна.

— Этому причиной я?

— Вы! Вы! Вамъ удалось вызвать меня на откровенность, а это рѣдко со мною случается. Я пробовала сходиться со многими… Какъ только они меня узнавали, тотчасъ начинали издѣваться. Прежде это меня огорчало. Если и вашъ вкрадчивый голосъ — притворство, я васъ возненавижу.

— Инна Николаевна, сказалъ Русановъ, взявъ ее за руку, — не думайте такъ обо мнѣ…. Я тоже круглый сирота…

— Ну, до свиданія, круглый сирота. А кстати, сантиментальный сирота, что это вамъ вздумалось сегодня по сосѣдямъ шляться?

— Я ищу мироваго посредничества.

— Вы? Ха! ха! ха! — И она порхнула въ дверь.

Русановъ постоялъ еще немного, тряхнулъ головою и прыгнулъ на дрожки. Задремавшій Іоська закричалъ съ испугу не своимъ голосомъ, принявъ его за вивкулаку, и погналъ лошадъ во весь духъ.

— Ну, дружочекъ, съ чѣмъ поздравить? встрѣтилъ его майоръ на крыльцѣ.

— Да ни съ чѣмъ.

— Какъ ни съ чѣмъ? Отказъ?

— Почти, разсѣянно отвѣтилъ племянникъ.

— Свиньи эдакія! выругался майоръ.

"Странная дѣвушка," думалъ Русановъ, входя за нимъ въ комнаты.

Инна проснулась, по обыкновенію, очень рано. "Горобцы пробудутъ сегодня въ городѣ, я сама себѣ панна", подумала она еще въ просонкахъ. Наскоро одѣвшись, кликнула она Лару и пошла въ садъ. У калитки Грицько остановилъ ее вопросомъ, что ей готовить къ обѣду?

— Ничего!

Грицька это поразило до такой степени, что онъ только проводилъ ее глазами и пошелъ въ глубокомъ раздумьи сообщить Горпинѣ, что панночка день ото дня чуднѣй дѣлается.

А панночка пробѣжала въ садъ и спустилась къ пруду. Тутъ съ досадою замѣтила она, что въ торопяхъ забыла ключъ отъ купальни. Дѣлать нечего, не ворочаться же назадъ! Она пошла вдоль по берегу.

Прудъ, начинавшійся въ саду, былъ однимъ изъ тѣхъ прудовъ, которые в ,ь маловодныхъ губерніяхъ замѣняютъ рѣки, тянутся на, версту, на двѣ, обросшіе ольшанникомъ, вербою и осокой. Берега то песчаные, то грязно-тинистые на одномъ концѣ обыкновенно переходятъ въ топкое болото, притонъ всевозможной дичи. Въ сплошномъ очерету постоянно хныкаютъ лыски {Водяная курица.}. Вода съ весны цвѣтетъ ряской и мелкими зелеными крупинками; за то къ осени, отстоявшись, становится прозрачнѣй хрусталя. Водолазъ вдругъ повернулъ въ кусты, взобрался на спрятанную тамъ лодку и съ подобающею важностію улегся на дно. Инна сѣла къ весламъ и задумчиво глядѣла, какъ вѣтеръ качаетъ черные султаны аира, пошлепываетъ листьями кувшинокъ и вдругъ подернетъ воду серебристою зыбью. Рѣзвыя камышевки чирикаютъ, стрекозы съ трескомъ путаются въ мелкой листвѣ ольхи. Солнце печетъ, вода дышитъ прохладой на раскаленный берегъ и прянымъ ароматомъ водяныхъ растеній. Это было любимое мѣсто Инны; часто просиживала она тутъ обѣдъ, чай, съ книгою въ рукахъ. Съ нею бранились домашніе. Анна Михайловна находила, что гораздо лучше вязать чулокъ чѣмъ думать Богъ вѣсть о чемъ. Потомъ привыкли и оставили Инну въ покоѣ.

Инна взяла весла; лодка выплыла изъ очерета и, описавъ дугу, пошла къ дубовой рощѣ, разросшейся на концѣ пруда вдоль по болоту. Инна разсѣянно сдѣдила за парою нырковъ, которые, завидѣвъ ее, заныряли въ запуски къ очерету. Выйдя на берегъ, странники пошли по опушкѣ. Инна собирала красные грибы, а Лара нашелъ ежа и остановился въ недоумѣніи, вытянувъ морду. Онъ попробовалъ было кинуться на страннаго звѣрка, но тотчасъ укололся и отступилъ съ негодованіемѣ. Инна увидала эту предѣлку и поощряла своего друта ко вторичному нападенію; тотъ только зѣвнулъ во всю ширину рта и длину языка. Справились и съ ежомъ. Инна посадила его въ платокъ. У самаго начала болота выдалось песчаное мѣстечко съ чистою, прозрачною водой. Инна соблазнилась, раздѣлась въ кустахъ и погрузилась въ хододную утреннюю воду. Лара сталъ порывисто плавать во всѣ стороны.

По болоту глухо раскатился выстрѣлъ.

Инна посмотрѣла въ ту сторону. Шагахъ во ста отъ нея, по кочкамъ, шелъ молодой охотникъ и кричалъ что-то пестрой польской собакѣ. Онъ пробирался прямо къ Иннѣ, и она поспѣшила присѣсть по гордо.

— Послушай, милая, сказалъ онъ, подошедъ къ берегу, — чей это хуторъ?

— Мой, отвѣтила она съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

— Pardon, проговорилъ онъ, приподнимая сѣрую шляпу: — извините, пожалуста.

— Ничего, потрудитесь войдти вонъ въ шалашъ, пока я одѣнусь. Въ водѣ неудобно вести разговоры.

Тотъ пошелъ, посмѣиваясь, и сталъ заряжать ружье. Скоро и она присоединилась къ нему. Пока собаки знакомились съ свойственнымъ ихъ роду рачеаіемъ, онъ еще разъ извинился, что обезпокоилъ ее.

— Вашъ сосѣдъ, Владиславъ Бронскій.

— Очень пріятно, проговорила она, закусивъ губку.

— Заблудился; мѣста эти мнѣ еще совершенно незнакомы. Далеко ладо Ильцовъ?

— Верстъ пять….

— Экая досада! Я голоденъ какъ волкъ.

Инна не то робѣла, не то сердилась сама на себя. Она отвыкла отъ незнакомыхъ людей и, не желая выказать этого молодому аристократу, рѣшилась на отчаянную выходку. Она сообразила, что Бронскій, по своему положевію въ свѣтѣ, никогда не будетъ знакомъ съ Горобцами; куда ни шло одинъ разъ подурачиться.

— Хотите продолжить оригинальное знакомство? Обѣдайте со мной.

— Еще бы не хотѣть!

— Слѣдуйте за мной, важно проговорила она.

Собаки, окончательно подружившіяся, побѣжали впередъ, помахивая хвостами. Бронскій, озадаченный ея серіозностію, не заговаривалъ, дожидаясь вызова. Она привела его къ лодкѣ и молча указала на корму. Къ удивленію ея, онъ поплевалъ на руки, взялъ весла и заработалъ ими такъ что лодка полетѣла стрѣлой.

"Такъ вотъ онъ, этотъ салонный левъ," думала проказница взглядываясь въ своего гондольера. Лицо его отличалось типическою красотой польской аристократіи; темный загаръ кожи, тонкіе морщины на высокомъ лбѣ, обрисованномъ курчавыми волосами, надменно сдвинутыя брови и длинные усы придавали ему оттѣнокъ суровости и силы.

— Позвольте узнать, съ кѣмъ я имѣю удовольствіе?…

— Я фея здѣшнихъ водъ.

— Очень пріятно познакомиться. Что жь это у васъ въ платочкѣ?

— Нашъ обѣдъ.

— Чортъ возьми, зачѣмъ же вы?… Впрочемъ, виноватъ, это ужь черезчуръ кажется….

— Ничего, будьте какъ дома.

— Такъ съѣлимте его здѣсь.

— Какъ, въ этомъ видѣ?

Она показала ему сырые грибы и живаго ежа, и оба расхохотались. Послѣдніе остатки натянутости исчезли.

— Въ самомъ дѣлѣ, чтобы не остаться при этомъ, дайте-ка ваше ружье.

Бронскій съ удивленімъ видѣлъ, какъ она очень ловко приложилась и ударила въ самую середину кучи беззаботно плескавшихся домашнихъ утокъ. Собаки тотчасъ подали три жертвы. Графъ шелъ по саду рядомъ съ ней, помахивая ружьемъ на плечами и тяжело ступая, будто пробуя, сдержитъ ли его земля. Инна наблюдала его манеры косыми взглядами; ей не понравилось, что онъ прикусилъ шею одной подстрѣленной уткѣ.