Кнут Гамсун - Последняя глава

— Слава богу, да, — отвечал я.

— Куда ты лезешь? — сказал он..

— Вот как он разговаривал! Я дал отбой. Что вы скажете на это, фрекен? Я предлагаю свои услуги, а меня так встречают. Но, — сказал, кивнув головою, ректор, — после этого последовал еще эпилог; настроение во время изменилось, и возможность вновь быть избранным городским представителем улыбнулась моему милому брату, кузнецу. Маленькая случайность — Шельдруп Ионсон на его месте.

— Подумайте! — сказала фрекен д'Эспар.

— Да, уверяю вас, что это прошло небесследно, — настойчиво сказал ректор. — Настолько-то я знаю положение дел.

Ректор уверенно опять кивнул головою. Фрекен сделала было движение, чтобы уйти, Но ректор закусил удила, он никак не мог забыть это великое событие и начал опять:

— Если бы все шло так, как решила мудрая голова моего брата, не было бы никакого обеда, а главное — никакого бала. Но с этим не были согласны лучшие семьи в городе. Счастье было поэтому, что среди нас был такой человек, как консул. Он не учен, этого сказать нельзя, но знает языки, он человек воспитанный и, кроме того, богатый человек.

— Да, — сказала фрекен.

— Для этого случая он как раз пригодился. И выборы показали то же самое; итак, без консула мы послужили бы посмешищем для офицеров, и все поняли это. В сущности, все люди стремятся подняться немного выше; даже самые низы вздыхают по верхам. Конечно, мой брат, кузнец, может еще в течение некоторого времени натравливать низшие классы на нас, посвятивших всю свою жизнь на то, чтобы учиться и учиться, но если требуется представительство или нужно разъяснить какую-нибудь книгу, или ответить на письмо на иностранном языке, тогда он вынужден прибегнуть к нам. У меня было много таких случаев. И вдвойне огорчительно, если против нас восстает кто-нибудь из нашего же круга. Несколько времени тому назад знаменитый шведский профессор — не буду называть имени — изо всех сил старался подорвать уважение к воспитанию и к науке, а мы с таким трудом, из поколения в поколение, добивались этого. Какое удовлетворение он мог иметь в этом — никак понять не могу. Дети, по его мнению, не должны больше сидеть за уроками от шести до двадцати с чем-то лет, не это сделает их настоящими людьми, писал он. Ну, а я не понимаю, чего же им нужно, постичь не могу. А вы понимаете?

— Нет, — сказала фрекен д'Эспар.

— Ну, вот видите. Он находил также, что учебники для школ слишком объемисты и слишком напичканы научными сведениями: дети зубрят так много, что, в конце концов, ничего не знают. Слыхано ли что-нибудь подобное! Мне кажется, наоборот, чем больше учишься, тем больше знаешь. Он презрительно отзывался о популярном способе преподавания, значит, о народных академиях и, значит, о всеобщем просвещении. Он писал: огромные успехи, которых достигли в последнее столетие наука и техника, создали наше суеверное уважение ко всему, именуемому наукой. Да, он не дрогнул и так и написал: наше суеверное уважение. Дети должны работать вместо того, чтобы зазубривать массу мертвого материала, закончил профессор. Словно учить наизусть не работа. Боже, сколько я работал, когда учил наизусть, — вырвалось от души у ректора. — Профессор глубоко ошибается. Разве школа не развивается в том направлении, что все больше и больше специальностей преподается и мальчикам, и девочкам? Неужели этот одинокий, стоящий по ту сторону, человек прав, а мы все, по эту сторону, неправы? Но он и на это получил ответ. Хотите послушать, как все было?

— А вас не затруднит это?

— Нисколько. Ну вот, послушайте. Не знаю, помните ли вы, что несколько времени тому назад в газетах возник горячий спор о высшем образовании женщины. Теперь вам известно мое положение в этом вопросе: я стою на точке зрения гуманной и свободомыслящей, что женщина имеет такое же право, как и мужчина, на мужское образование. Говорили и за, и против; мне казалось, что я не имею больше права уклоняться от вступления в спор, может быть, этого ждут от меня, ведь я пользуюсь некоторым именем. Ну, я и взялся за перо. Я не пощадил никого, статья моя была решительная: школа и снова школа, — сказал я. Поднялись было голоса за то, чтобы внести побольше ручного труда и поменьше учения, но это заблуждение и демагогия. Я вовсе не желаю унизить этим работу; так, например, женщины должны изучать садоводство, но глаголы: варить, шить, танцевать и заниматься спортом и сейчас еще являются главными для большинства женщин и делают их поверхностными и легкомысленными. Честь и слава руке и ручному труду, но ум прежде и выше всего. Я не хочу, писал я, высказаться подробнее — не вовремя — об этих четырех глаголах, но мне кажется, что воспитанию молодых девиц угрожает опасность. Здесь говорится не о тех, кто работает, как мужчины, добивается баккалаврства и поступает на различные должности, я подразумеваю других. Чему должны учиться эти другие, чтобы суметь выполнить задачи матери и руководить домом и семьею? Ум прежде всего и выше всего, эффектно повторил я. Они должны получить образование, изучить языки, литературу, искусство и историю культуры, должны также знать основы музыки. Для чего? В противном случае они будут гораздо ниже иностранцев. Современные молодые девушки стремятся заграницу и им легко поехать туда, но у них часто не хватает нужных познаний, чтобы использовать, как следует, пребывание заграницей. Таково было главное содержание моей статьи; конечно, резюме это далеко не полно, там было много ловких выпадов против шведского профессора, заставивших его, надеюсь, немного призадуматься. Во всяком случае я имею то удовлетворение, что, насколько мне известно, он доныне и не пытался возражать мне. Молчание.

— Ну, что же вы скажете, фрекен?

— Не знаю, — сказала фрекен. — Мне трудно ответить вам, я не настолько знакома с этим вопросом.

— Прекрасный ответ, — сказал ректор. — Если бы все так отвечали, то этим самым они предоставили бы решение нам, которые тридцать лет работают по этому вопросу и которые должны лучше знать его. Вы, все-таки, хоть практически знакомы с предметом и, тем не менее, не решаетесь возражать нам. Не правда ли, у вас есть преимущества перед нашими дамами вообще? У вас есть диплом, вы окончили школу, где учились французскому языку. Скажите: вынесли ли вы какую-нибудь пользу из вашего пребывания во Франции без знания языка? О, никогда нельзя сказать, что человек слишком много учился, невозможно зубрить так много, чтобы в конце концов ничего не знать. Шведский профессор ошибался.

Молчание.

— Мальчики ваши в этот раз не приехали с вами? — спросила фрекен.

— Нет. Ведь они были здесь осенью, нечего их так баловать. Они должны учиться и учиться, чтобы стать умными мальчиками и пробиться в жизни. К сожалению, они не так прилежны, как я в детстве, но со временем явится и прилежание.