О Куваев - Зажгите костры в океане

Ты знаешь, далеко-далеко, на озере Чад, Изысканный бродит жираф, - сказал Виктор. - Хорошие стихи. Трогают струны сердца.

- Это в тебе мещанство хнычет, - отвечает Мишка. - Ох, озеро Чад, ах, караван верблюдов!

Грохот реактивного самолета заглушил его слова. Одиннадцать тысяч километров лежали за этим грохотом, до "той стороны" было меньше сотни. Где-то кто-то не может идти в кино в этот вечер, потому что сзади одиннадцать тысяч. Мимо быстро проходит стайка девушек. Одна девица смеется, какой-то парень в плаще, видимо, говорит ей смешное.

Мы выходим из кино немного в ошалелом состоянии. Нам не хочется идти в ту самую комнатушку, где воздух спрессован тревожным грузом ожидания. Светлая рука полярного вечера накрывает поселок. Где-то за бухтой Эммы басит катерок. Наверное, злится на лед и тоскует по свежему ветру. У деревянного причала стоял тот самый, в плаще, которого мы встретили по дороге в кино. Он смотрел на ту сторону, за лед, где черная тень горы прятала портальные краны. Мишка вдруг отошел от нас. Я не знаю, о чем говорили они, но потом оба зашагали к нам.

- Вот, - сказал Мишка Виктору, - кадр номер один. Интеллигент в четвертом поколении. Тоскующая личность. Смысл жизни, для чего живут тараканы, где моя великая цель... Все на фоне среднего образования. Подходит!

Виктор прокашлялся. Интеллигент в четвертом поколении стоял перед нами. Ничего выдающегося. От шнурков на туфлях до прически все тщательно подогнано под среднеевропейский стандарт.

- Он знает, что такое фиорд, - сказал Мишка.

- Залив с отвесными стенами, врезанный в сушу. Как бухта Провидения. Это фиорд.

- "Справочная книга полярника" С. Д. Лаппо, год издания 1945, - добавляет Мишка. - Так?

- Так, - смущенно ответил парень.

- Ладно, - сказал Виктор. Он снова кашлянул. - В общем, завтра. Заходи, значит, завтра. Только у нас на саксе играть не надо. Мы, понимаешь, не из джаза.

- Меня зовут Лешка, - сказал парень. - Я знаю, в общем, куда заходить.

- Ну, ты у нас примерный, хороший. Просто попал под дурное влияние, а потом перекуешься. Так ведь? - добродушно спрашивает Мишка.

- Я не попадал под дурное влияние. Я как все...

- Время - деньги. Не запоминай эту истину.

Мы шагаем домой через спящий поселок. В сумерках Виктор кажется немного излишне стройным. Широкоплечий, благодушный, веселый покоритель людских сердец Мишка шагает сбоку.

- Где ты его зацепил? - спрашивает Виктор. -Он хоть совершеннолетний?

- Зрелый, аттестованный, - отвечает Мишка. - Папа с мамой в отпуск уехали, а он тут аттестуется.

Валька

"Принять рабочего Алексея Чернева в ...скую партию с оплатой по тарифной сетке номер один". Гонец-индеец в виде машинистки Лиды приносит нам эту весть из административных джунглей. Иерархическая лестница начинает заполняться. Сегодня прибывает самолет с вербованными. Один из них будет наш. Конечно, мы пошли встречать этот самолет. Из самолета выходили хмурые дяди в телогрейках, веселые малые в кепочках и шелковых белых кашне. Кирзовые сапоги, ботинки, у одного даже лаковые туфли, в каких гуляют по сцене конферансье. Какой же будет наш? Может, вон тот, в кепке-пуговке, или тот, с чемоданищем-сундуком?

Все же мы не угадали "своего". Да и не мудрено - обычный такой, не очень заметный парнишка. Он сует нам без всякой субординации ладошку, подкупает ухмылкой на конопатой физиономии.

- Валентин, - представляется он. - Можно Валька. Детдом, пять классов, ремесленное, завод - вся биография.

- Детдом - это как понять? - деликатно осведомился Виктор.

- Через трудколонию за хулиганство. Отец на фронте, мать потом, а я был еще глупый, - скучно добавил Валька.

Он осматривает горизонт, потом осведомляется насчет аванса.

Вечером мы идем в барак, где ночуют вновь прибывшие. Нас встречает рыдающая "Будь проклята ты, Колыма". В одном углу режутся в картишки, судя по азарту - "в очко", в другом осторожно разбулькивают бутылку. Валька среди тех, кто поет. Мы подзываем его.

- Так, значит, Валентин, завтра к девяти на работу, - говорит Виктор.

- Мы привыкшие к девяти, - отвечал Валька.

- Проклинаем Колыму-матушку, - говорит Мишка. - Конечно, народ бывалый. Вы ведь ее, проклятущую, вдоль и поперек изучили? А "Мурку" тоже знаешь?

Валька неожиданно краснеет, Мишка хлопает его по плечу.

Машины не ходят сюда, Бредут, спотыкаясь, олени, - доносится нам вслед.

- Мура-мурочка, картишки, водочка. Временное увлечение пережитками прошлого при смене климата, - лекторским голосом говорит Мишка.

Желанный северный ветер накатывается с Ледовитого океана. Он приносит холод и дождь. Ветер гоняет беспризорные тучи.

Мы встретили Г. П. Никитенко в портовой столовой. Капитан торопливо жевал отбивную.

- Разводим пары, - сказал он. - Это выносной ветер.

Мы вышли на улицу. Туман, ветер и дождь как-то странно уживались вместе. Мимо шли люди. Они были в высоких сапогах, из-под капюшонов торчали морские фуражки. Лохматые тучи летели в Берингово море. Казалось, что чуть дальше они падают в море тяжело, как камни. Все это отчаянно походило на ленту приключенческого фильма.

- Пора перебраться на борт, - сказал Виктор. Мы молчали. Сквозь ветер и гудки прорывались крики чаек. Хотелось закрыть глаза и слушать.

Трюм. Мы только что закончили погрузку. Груда ящиков и тюков лежит в установленном порядке. Виктор последний раз проверяет списки. Мишка блаженно пускает кольца сигаретного дыма. Наверху все так же свистит упрямый ветер. Сверху появляется голова Г. П. Никитенко.

- Всё! - кричит он. - Этой ночью будет всё1 Голова исчезает.

- Дум-бам-ду-лу-ду, - вдруг "по-африкански" заводит Виктор.

Он отбросил куда-то к чертям всякие списки и отчаянно колотит себя по животу. Мы включаемся в этот концерт победителей. Мишка вскакивает. Он пляшет какой-то немыслимый танец. Весь мир - одна сверкающая Мишкина улыбка.

- Бочку рома!

- Кокосовые пальмы!

- Вива свобода!

- Смерть бюрократам!

Сверху падает рюкзак, потом спускаются длинные-длинные сапоги, потом небесного цвета штормовка. Где-то в этих деталях спрятан рабочий пятого разряда Алексей Иванович Чернев.

- Здорово, пижон! - дружно гаркаем мы.

Пижон неловко озирается.

По рыбам, по звездам проносит шаланду. "Тихий вперед!", "Самый тихий!" Ленивое крошево льда окружает нашего "мышонка". Он осторожно, как человек, входящий в комнату, где спят, расталкивает их белые створки. Белые двери в неведомые приключения лета открывает нам пароходный нос. Туман. Лед. Упругий свист птичьих крыльев.

Мы сидим на палубе. Зеленая вода Берингова моря плещется так близко, что ее можно достать рукой. Мишка с Виктором тихонько поют нашу, геологическую. Древняя эскимосская земля ползет справа по борту.

Ледяные поля как заплаты на тугом животе моря. Скалы молча склоняют покорные лбы. Говорят, что родина не должна походить ни на какую другую землю. Я вовсе не эскимос, но я верю, что другой такой земли нет.