Сергей Кузнецов - Манекены - жизнь в стеклах витрин

ЕКАТЕРИНА. Да ведь подростки в-основном ведь! Им все в диковинку!

ПАВЕЛ. Не говори! Можно подумать, сами в костюмах спать ложатся...

ЕКАТЕРИНА. Как, тебе, кстати, плавки не жмут, они ведь на резинках?

ПАВЕЛ. Да вроде ничего... А ты как в комбинации?

ЕКАТЕРИНА. Да мне-то что? Это же ты всегда, даже до замужества, голышом спал, чтобы ничего не стягивало там резинки эти...

ПАВЕЛ. Да, не очень-то, конечно, комфортно себя чувствуешь, но хуже всего то, что даже поплавать нельзя...

ЕКАТЕРИНА. Да... Бассейна здесь нет...

ПАВЕЛ. А так, по-моему, все вполне... Не знаю, почему так в первый день страшно было... У страха, говорят, глаза велики... Чего бояться было? Пищи навалом! Каждый день и "сникерсы" тебе, и "кока-кола"! Лепота! Когда мы так кушали, как теперь?

ЕКАТЕРИНА. Паша, тебе мороженое достать?

ПАВЕЛ. Нет, у меня уже вчера от него все слиплось... Мне "спрайта" или, нет, лучше "фанты"... А вообще, не надо ни того, ни другого...

ЕКАТЕРИНА. ( подходит к холодильнику ) Ты с жиру уже бесишься!.. Не знаешь, чего... А мне мороженое нравится! Здесь его еще полно! И обновлять, сказали, будут припасы... В таком холодильнике мышь не удавится, как в нашем...

ПАВЕЛ. Кушай, мамочка, опилки! Я - начальник лесопилки!

ЕКАТЕРИНА. Разошелся! Разошелся!

ПАВЕЛ. А что? Мне здесь даже нравится... Никаких тебе забот! Никакой головной боли! Сидишь, телевизор смотришь... Каналы здесь все ловятся, - антенна у них, наверно, параболическая... И фильм этот посмотрели ничего - с клиентом Иствудом... И не скучно вовсе... Гости мне вчера даже понравились... Хоть с людьми поговорили... Я же сначала думал, будем одни здесь... А так вовсе неплохо... И ужин вкусный был, ничего не скажешь... Я поросенка фаршированного никогда не пробовал... И не попробовал бы, если бы не здесь... Я же в ресторане-то даже, стыдно признаться, никогда не был... Куда мне, на мои-то шиши... А тут такое...

ЕКАТЕРИНА. Сказали же вчера по телевизору: "Голливудская сказка в Коптиловске"... И еще...еще... "Уголком райской жизни" назвали... Хорошо хоть фамилии наши не обнародовали...

ПАВЕЛ. Да... Все хорошо! Плохо вот только, что книги они не дали с собой...Как я без них?

ЕКАТЕРИНА. Они же знают, ты учитель литературы... Тебе волю дай, тебя от книг не оторвать будет... А те, которые мебель покупают дорогую, они книг не читают - они деньги зарабатывают... В отличие от учителей литературы... Слышишь?

ПАВЕЛ. Плевать! Пусть зарабатывают! Я свою жизнь ни на какую другую не променяю...Не хлебом единым жив человек...

ЕКАТЕРИНА. Что-то, помнится, ты недавно совсем другое говорил...

ПАВЕЛ. Еще Достоевский писал: "Не менять своих убеждений аморально..." Заметь, не плохо, а а-мо-раль-но...

ЕКАТЕРИНА. Да, но не так же быстро?

ПАВЕЛ. Мы с тобой тоже зарабатываем - сидим вот, разговариваем, а денежки все капают и капают... Пятнаддцать долларов почти получается в час - я вчера подсчитал... Не так уж и плохо, согласись, если учесть, что мы ничего здесь не делаем - только едим вот и спим...

ЕКАТЕРИНА. Не пятнадцать, а четырнадцать в час... Точнее, даже, тринадцать-девятьсот... Пять тысяч раздели на триста шестьдесят, сколько получается, ну? Счетовод!..

ПАВЕЛ. Все равно получается, значит, что тысячу уже заработали, представляешь? А сколько нам месяцев нужно там, чтобы эти же деньги заработать?

ЕКАТЕРИНА. А все благодаря кому? Не попалось бы объявление это, так до сих пор хлебом бы одним питались...

ПАВЕЛ. Денег последние семь сантиметров осталось, да?..

ЕКАТЕРИНА. И как у тебя только оптимизма хватает, чтобы не повеситься?..

ПАВЕЛ. ( Встает и потягивается.) Ой! Люблю повеселиться, особенно - пожрать...

ЕКАТЕРИНА. Здесь только не полежать тебе, как дома...

ПАВЕЛ. Почему не полежать?

ЕКАТЕРИНА. Люди смотрят!..

ПАВЕЛ подходит к дивану и ложится на него.

ЕКАТЕРИНА. ( удивленно смотрит на него ) Паша! Среди бела дня...

ПАВЕЛ. А что, может, сходим в туалет?.. Вместе...

ЕКАТЕРИНА. Зачем это? ( качает головой ) Нельзя, Павел!

ПАВЕЛ. Никто ведь даже не заметит...

ЕКАТЕРИНА. Я думаю, там видеокамеры... Они все заснимут и будут потом нас шантажировать... Нельзя! Мы же подписали соглашение... Будем терпеть...

ПАВЕЛ. Я не могу...

ЕКАТЕРИНА. Можешь - не можешь... Надо, Павел, надо!

ПАВЕЛ. Ну и ладно! ( Отворачивается.)

ЕКАТЕРИНА. ( подходит к нему и гладит его по голове, как малого ребенка.) Пашенька, ну ты же все равно без эротики этой и порнографии своей не сможешь, а здесь ведь ничего этого нет, так что потерпи, немного осталось. Скоро домой вернемся, видик включим и тогда... Ты ведь у меня не Микки Рурк, конечно, но ты мне и такой нравишься, хоть и нет у тебя улыбки такой загадочной, как у Джоконды... А у него есть! Ну и пусть! Все равно ты лучше... Все равно ты мне нравишься больше...

ТРЕТЬЯ СЦЕНА. (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)

ЕКАТЕРИНА в деловом костюме сосредоточенно смотрит на зрителей. Смотрит долго. Слышно, как толпа скандирует: "Проститутки! Проститутки! Манекены!" ПАВЕЛ в спортивных трусах и в майке делает наклоны.

ПАВЕЛ. ( повторяет в такт наклонам ) Тридцать два года уже... Тридцать два года уже... Тридцать два года... ( делает последний наклон ) Дураку!..

ЕКАТЕРИНА. Тебя что, совсем это не волнут?..

ПАВЕЛ. А что я могу сделать?..

ЕКАТЕРИНА. Не сейчас, а раньше нужно было делать... Чтобы в витрине не сидеть, выкрики эти не слушать...

ПАВЕЛ. Они там куклу какую-то притащили надувную...Мы с тобой стали даже популярнее президента России...

ЕКАТЕРИНА. Ну почему ты учитель? Почему не столяр, почему не плотник, почему не плиточник? Не каменщик, не облицовщик, не штукатур? Почему именно учитель?

ПАВЕЛ. ( Садится на диван.) Что, все должны быть новыми русскими, что ли?

ЕКАТЕРИНА. Все зарабатывают... Один ты такой... Еще даже философию какую-то под это дело подвел...

ПАВЕЛ. Если хочешь знать, не я, а вся великая русская литература. Чичикова же не я придумал, а Гоголь... А ты вспомни, как он его описывает... Еще в детстве отец ему что советовал? "С товарищами не водись, они тебя добру не научат, а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку, эта вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь своей копейкой." Вот!

ЕКАТЕРИНА. Ну хватит, хватит! ( Во время его дальнейшего цитирования она пытается остановить его, но не может и от этого нервничает - делает знаки руками, качает головой, переминается с ноги на ногу.)

ПАВЕЛ. А он как стал выполнять эти заветы? Ты слушай, слушай! "Особенных способностей к какой-нибудь науке в нем не оказалось, отличился он больше прилежанием и опрятностию, но зато оказался в нем большой ум с другой стороны, со стороны практической. Он вдруг смекнул и понял дело и повел себя в отношении к товарищам точно таким образом, что они его угощали, а он их не только никогда, но даже иногда, припрятав полученное угощенье, потом продавал им же. Еще ребенком, он умел уже отказывать себе во всем. Из данной отцом полтины не издержал ни копейки, напротив, в тот же год уже сделал к ней приращения, показав оборотливость почти необыкновенную: слепил из воску снегиря, выкрасил его и продал очень выгодно. Потом в продолжение некоторого времени пустился на другие спекуляции, именно вот какие: накупивши на рынке съестного, садился в классе возле тех, которые были побогаче, и как только замечал, что товарища начинало тошнить, признак подступающего голода, он высовывал ему из-под скамьи будто невзначай угол пряника или булки и, раззодоривши его, брал деньги, соображаяся с аппетитом. Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил в маленькую деревянную клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно. Когда набралось денег до пяти рублей, деньги по тем временам немалые, как пять миллионов сейчас - он мешочек зашил и стал копить в другой..." Ну чем тебе не детство нового русского, а?