Федор Сологуб - Том 4. Творимая легенда

Нерита нажал средний лепесток цветка. Только тихий шелест, непонятный для непосвященного в тайну, выдал движение скрытой за цветком пружины, но ничто не изменилось в очертаниях рисунка, ничто не сдвинулось с места. В замкнутой поверхности стены было угрюмое, недоверчивое ожидание. Нерита медленно, с легким усилием, вдавил узкую пластинку орнамента в стену и отодвинул ее за камин. Открылась табличка, составленная из восьми квадратных железных пластинок. На каждой пластинке был прикреплен эмалевый белый крест, — восемь крестов в ряд. Их нижние концы были длинны, они строго белели на темном железе.

Нерита говорил, обращаясь к Ортруде:

— Кроме имен, данных при крещении и занесенных во все календари, ваше величество, как и все ваши царственные предки, имеете еще тайное имя. Оно занесено только в Книгу, хранящуюся в алтаре замковой капеллы святого Антония Падуанского. Это имя — Араминта. Вот кресты на железных щитах, — каждый из щитов прикреплен к железной длинной полосе с алфавитом. Надо передвигать эти полосы одну за другою, пока на линии, теперь открытой перед нами, не составится это имя.

Ортруда молча наклонила голову. Таинственные приготовления начинали волновать ее. Нерита взялся за первый крест и толкнул его книзу. С легким железным лязгом на место щитка с крестом передвинулся щиток с эмалевою буквою А. Нерита выдвинул из-за стены сбоку конец стального прута и подвел его под этот щиток, чтобы удержать его на месте. Второй крест под пальцами гофмаршала скользнул вниз, и за ним потянулся длинный ряд щитков с буквами алфавита.

— Вот Р! — воскликнула Ортруда.

— Да, ваше величество, эта буква нам нужна теперь, — сказал гофмаршал.

Выдвинул еще дальше тот же прут и укрепил им этот щиток. Потом под его руками вместо третьего креста появилась опять буква А, вместо четвертого — М, и так, являясь одна за другою, буквы сложили имя Араминта.

— Ключ к тайной двери сложен, — сказал гофмаршал, — и теперь она в нашей власти. Если вам угодно, ваше величество, положить руку на ваше имя и толкнуть эту надпись вперед.

Ортруда исполнила это. Тогда вся часть стены справа от камина, занятая орнаментом, плавно двинулась под ее рукою в глубину и потом в сторону. Ортруда с тайным ужасом смотрела на зазиявший перед нею черный провал.

Это было начало узкого темного хода. Нерита вынул из кармана ручной электрический фонарь. Перекрестился. Сухие, бледные губы его двигались, шепча молитву, и в глазах его появилось набожное выражение. Почему-то собачье выражение на его лице стало явственнее. Потом он вошел в темное отверстие стены.

— Прошу вас, ваше величество, последовать за мною, — сказал он негромко.

Он имел вид заговорщика, идущего на опасное и преступное предприятие. Голос его звучал глухо и казался вздрагивающим. Ортруда вошла в дверь. За нею Астольф. Нерита пропустил их вперед, прижавшись к стене, и опять задвинул дверь. Сказал:

— Ваше величество, извольте обратить внимание.

Поднес фонарь близко к стене, — и Ортруда увидела, что на оборотной стороне двери повторяется та же сеть восьми алфавитов. С обеих сторон у этой сети виднелись на высоте среднего человеческого роста две красные руки. Их пальцы указывали на ту линию, где было сложено имя Араминта. Это было как напоминание о возможности всегда вернуться. Но все-таки Ортруде было жутко. Такое впечатление, как будто она отрезана от всего мира.

Нерита шел впереди, освещая дорогу. Он показывал Астольфу и Ортруде все неровности и особенности пути.

Темный и узкий ход часто прерывался потайными дверьми, крутыми поворотами, лестницами вниз, а иногда и наверх. Множеством тайных дверей весь ход разделялся на ряд отдельных, замкнутых камер. Если бы в случае бегства преследователям и удалось открыть тайную дверь в королевском кабинете, то потом им пришлось бы одолеть еще не одну дверь. Притом же некоторые из отсеков потайного хода оканчивались тупиками, а двери из них, незаметные для того, кто не знал их хитрых примет, скрывались где-нибудь в боковых стенах.

Шли долго в темном коридоре, едва озаряемом слабым огоньком ручного фонаря. Астольф с трепетным вниманием следил за всеми движениями отца. Волнение его было очень заметно. Отец порою подбадривал его короткими фразами. Ортруда шла за ними, ощущая в себе внезапно воскресшую душу венчанной изгнанницы. Она с трудом подавляла в себе суеверный страх. Голова ее томно кружилась. Зыбкий мрак двигался перед ее глазами, и в нем едва различались диковинные предметы подземного мира. Иногда зачем-то железные кольца у стен и ржавые цепи.

Весь этот путь был страшен, как сошествие в ад. Ад безумный, созданный свирепыми людьми. Все здесь казалось странным, чужим, совершенно иным, чем наверху, и в то же время страшно близким и родным. Казалось, что тени давно отживших витают в этом месте, и воспоминания об ужасах чудовищного бытия и о беспощадных смертях неизгладимы в их замогильной, неподвижной памяти.

Но над дикими смятениями тоски и суеверного страха в душе Ортруды ликовала буйная радость — обетование иной жизни, не той скучной, которою живем все мы день за днем. Иной жизни, творимой по воле. Жизни, преображающей чертоги пыток в чертоги таинственных, сладостных утех.

Открылась еще одна дверь, — и перед глазами Ортруды возник грот, полутемный, высокий. На дне его — большой бассейн недвижной воды. Над гротом — высокие своды, едва освещенные каким-то непонятно откуда пробивающимся светом. В бассейне, недалеко от берега, стояла небольшая паровая яхта. Ее неподвижный очерк, смутно отраженный в воде, был странен в этом замкнутом гроте.

— А эта яхта? — спросила Ортруда. — Ведь здесь должны быть капитан и матросы?

— Они живут близко, но не здесь, — отвечал гофмаршал. — Люди, которые привели сюда эту яхту и которые на ней служат, еще не знают ее назначения. Но на преданность их можно положиться.

И еще открылась высокая дверь, — хлынули потоки дневного света. И это было как радостный исход из темного бытия. Солнце дневного простора казалось иным солнцем, и море голубело, как река, омывающая берега земного рая.

Ортруде хотелось выйти на берег, — но Нерита поспешил закрыть дверь.

Возвратились из подземелья тем же путем. Но теперь уже Астольф шел впереди, — он хорошо запомнил дорогу. Притом же отец еще дома заблаговременно рассказал ему все, что можно было сказать о подземном ходе не на месте и без плана.

Весь этот день Ортруда была странно взволнована. Глубинные впечатления рождали в ней страстные мечтания. Ей хотелось уйти опять под эти древние своды, но уже одной, и одежды сбросить, и, в смутной воде подземелья отражая радостно нагое тело, плясать и петь, и в легкой пляске молиться светозарному Духу. Все, что приходилось Ортруде в этот день делать и говорить, казалось ей скучным, ненужным, и люди напрасными, и предметы странными, — и люди, и слова, и предметы раздражали ее.