Николай Некрасов - Том 6. Драматические произведения 1840-1859

Эк, как горланят дуры!

Бог на помочь.

Спасибо бы сказал,
Да испугали.

Мы не ведьмы, дядя.

Не ведьмы-то не ведьмы, вижу я.

Пойдем, чего остановилась, Надя?
Смерть жарко… в воду так и брошусь я…

Да, видишь, я задумался… Парила
Бессмертная ко господу душа,
Главу мою внезапно озарила
Мысль некая… Я думал не спеша
В нее войти — вдруг пенье…

Ну прощайте.

Да вы куда?

Купаться.

С вами бог!
Играйте, смейтесь, песни распевайте…
Чу! бухаются в реку со всех ног!
Как тело-то с размаху молодое
Об воду ударяется… Эх-эх!

Ба! Маша! Ты откуда? Что такое?
Не выдержал?

Забраковали всех!

Не выдержал!.. Последние деньжонки
Я на него лет десять убивал,
Я покупал учебные книжонки,
Халаты шил и сапоги тачал!
Чтобы его в гимназию отправить,
Я продал жеребенка-сосуна,
Который мог со временем доставить
Мне денежки: резвее скакуна
Теперь на всем заводе у Тузова
Нет, говорят. Недавно вот на нем
Проехал барин: мещут огнь подковы!
А ты гляди да щелкай языком!
Лишив меня сокровища такого,
Ты нежностью сыновней не умел
Родителя утешить: из Тамбова,
Припомни, как ты пеший прилетел, —
«Я не могу в гимназии остаться:
И там посекли»; я еще побил
И приказал обратно отправляться
Да сам пешком туда же поспешил.
Насилу всё уладил, награжденье
Единое имея впереди,
Что в высшее ты вступишь заведенье
В столичном граде. Бог тебя суди!
Копя гроши в последнюю годину,
Я в путь тебя отправил наконец.
Но паки ты поверг меня в кручину —
Не выдержал экзамену, подлец!

Не я один. Вот тоже сын Тузова,
Сын нашего повытчика — Харчин
И многие.

Не ты один? Ни слова!
Что выдумал еще — не он один!
Тузову всё простительно: богаты
Соседи наши; возвратился вспять —
И рад отец, и мать, и сестры рады,
И наши же поля начнет топтать
С отцовской стаей ветреный невежда.
Но ты, но ты… сын нищего дьячка,
Семьи своей единая надежда,
С тобой теперь разделка коротка!

Что пятишься? Я выместить намерен
Отцовскую печаль свою
Немедленно… а завтра, будь уверен,
Я абие тебя побью!

Отец! отец! оставь угрозы,
Напрасно сына не брани.
Я плачу, видишь эти слезы —
Уже не первые они.
Ребенком ветреным, с косичкой,
Когда еще, и глуп и мал,
Я гнался за невинной птичкой
И с грядок репу воровал, —
Уже тогда твой взор суровой
За мной заботливо следил:
Ты бил дубинкою сосновой,
Лапшой березовой кормил!
А в бурсе… Там, от боли воя,
К сеченью приводим был вновь;
По суткам на горохе стоя,
Простаивал колени в кровь.
Ох! памятна мне эта бурса —
Вовек не позабыть о ней,
Но гимназического курса
Воспоминания свежей.
Что сделать розгой или палкой
Возможно — сделано давно.
В душе я трус какой-то жалкой:
Мне честь, бесчестье — всё равно;
Что б предо мною ни творили —
Смотрю с безмыслием глупца:
Вот правого приговорили,
Вот оправдали подлеца;
Молчу — полнейшая безгласность!
Как будто нет во мне души!
Над всем господствует опасность
Хватить березовой лапши.
Ну, словом, розочной науки
Я всю исчерпал благодать.
Зачем же старческие руки
Тебе напрасно утруждать?

А всё побью. Но изложи сначала
Причину — почему не принят?

Наступил
Век строгости какой-то небывалой…
Да вот Харчин: уж как прилежен был!
Он до того зазубривался часто,
Что отливали мы его водой.
И что ж? увы!.. Ну уж пускай бы нас-то:
Нет, и его… пешком пошел домой…
Бедняжка! как он трусил! как боялся!
Отец сердит и беден. Что-то с ним?
Я к Харчину душевно привязался:
Всегда задумчив, болен, нелюдим,
Боюсь, что он не выдержит печали.

Вот батюшка… ах, братец!.. ты…

Харчин!
Откуда ты?

Да вот они искали:
Я встретил и привел…

Один теперь, один
На целом свете! Батька рассердился
И выгнал!

Благородный господин!
Кто ты такой? Откуда появился?

Кто я? злосчастный Константин Харчин!
В последний раз узрев родную землю,
Готовлюсь к смерти я…
Да вот вам вся история моя,
Когда вы знать ее хотите.

Внемлю.

«Не спорю, дело честное —
Карать и обличать,
Но нужно знанье местное —
Вот мне так грех не брать!
Как черствым хлебом давится
Голодная семья,
Так бескорыстьем славиться
Позор — вот мысль моя!» —
Такие рассуждения
Отец мой развивал
И кожу без зазрения
С живых и с мертвых драл.
Он за дельца удалого
В уезде нашем слыл,
Но был чинишка малого
И очень бедно жил.
«Эх! доля неоплатная,
Ты долюшка моя!» —
Певал он: необъятная
Гнела его семья.
По счастию, отличная
Жена, детей штук пять,
Да теща параличная,
Да взбалмошная мать,
Да брат с ногой, оторванной
Под Данцигом, да дед,
Прожорливый, оборванный,
Ста двадцати трех лет!
Такая уж живучая
Порода их была.
В отце судьба могучая
Кормильца им дала.
И он свершал призвание —
Безропотно кормил
И даже их ворчание,
Их злость переносил!
Крутенько приходилося:
Случалось — хлеба нет,
Семья вся притаилася,
Разбунтовался дед!
«Всех накормлю, родимые!» —
Промолвит — и уйдет
И вдруг непостижимые
Пути изобретет:
Глядишь, деньга явилася!
Утих задорный дед,
Семья одушевилася…
Так жил он сорок лет;
Не изменял обычая,
Кормил и холил нас,
Лишь в год до безъязычия
Пьян напивался раз.
Тут только маску чинную
Снимал он наконец:
Прибьет жену невинную,
Облает нас отец!
Рассказ враля досадного
О Данциге прервет
И мучит деда жадного —
Обедать не дает!