Андрей Белый - Том 4. Маски

«Щелк-дзан» — Пшевжепанский вскочил, наклоняясь одной головою; «шлеп-топ» — и Велес-Непещевич, привстав церемонно, одной головою склонился к Леоночке; и — каменел, как мужчина перед непредставленной дамой.

Леоночка, — бросаясь рукой с горностаевой муфтой под мех горностаевой шапочки, рот разевала испуганно, точно она наступила на мерзость; лицо — ее сон, тупо-дикий, больной, где-то виданный, после забытый, но — сон, изменяющий судьбы! Ей будто старинную и позабытую гадину выкинули, чтоб отныне жила она с гадиной этою.

Все — один миг.

— Вы (знакомы уже, — Тигроватко с нее к Пшевжепанскому чертою палкою веера.

Веером: от Непещевича — к ней:

— Познакомьтесь: Вадим Велемирович, — друг!

Шлеп-топ-топ!

— Леонора Леоновна… Тителева.

Непещевицу:

— Конечно.

Леоночке:

— Я — проведу: вам Параша прическу поправит… И — прочее все… Же ву лэсс! [103] Же ву лэсс! (фр.) — Я вас покидаю!

И с Леоночкой, павшей в безволие, точно колибри под глазом боа, — с переюрками: в двери…

Молчание — длилось…

— В метель, говорите, — Велес к Пшевжепанскому, щелками тыкаясь в выцветы серо-оранжевых стен.

И вскипело —

— «шш» —

— «ссвв» —

— за стеклом.

— Представляете? Да: шашку выхватил, с ветром рубился, — руками развел Пшевжепанский и носиком клюнул. Велес-Непещевич — за грушу; и — скороговоркой хохлацкою:

— Даже не с мельницей?

Шурш из передней: на них.

— Сослепецкого я понимаю, — влетела «мадам», — он же — рыцарь, — взмах перьев, — Роланд.

Как струна, лопнул в нос Непещевич:

— Для пальцев Роланда — хо-хо — мавританское горло готово… Она — часто к вам?

Влокотяся в подушечку, тускло-оранжевую, Тигроватко в мизинец склонила свой нос:

— Забегает ко мне: утешаться!

Горбок почесала.

— И вы утешаете?

— Да.

Облизнулась.

— О, о, — утешайтесь! Зачем ее тащите?

— Слово дала показать ее — Мирре.

А он перенес подбородок натруженный, — красный квадрат, — справа влево; и красным квадратом оскалился:

— Ну, а пока там она, — покажите же комнату.

— Э'бьэн [104] Э'бьен (фр.). — Ну, что же. , — идем!

Взявши за руки их, головою взбоднула пространство; и — диким галопом, втроем, — в коридор.

И за окнами пырскали змеи сквозные.

Галопами — мимо обой цвета кожи боа, мимо пятен, чернеющих в бронзово-темном; вломились во мраки, где может подняться лишь вопль; и — сопели.

И жолоб, укушенный ветром, как вепрь, — хрюкал, брюкал.

«Щелк»: все — вспыхнуло: серое, мертвое, тусклое; где пестрота?

— Здесь и есть?

Тигроватко им бросила черною палкою веера:

— Здесь.

— А не слышно?

— Быка зарезай, — черной палкою веера в пасть. — Там же — кухня; а дверь запирают.

— Простите, — минуточку: сам посмотрю, — Непещевич; и — щелк каблуков лакированных: —

— светом —

— безлобо, безглазо —

— он бросился в черный квадрат; и оттуда — безлобо, безглазо — вернулся он: черным квадратом; и залопотал, хлопоча, как кухарка, над гусем ощипанным:

— Вы приготовите ящик, мешок холстяной, но покрепче, веревку покрепче, рогожу, моточек веревочек, гвозди, иглу для зашивки рогожки, клещи… Все тащить — подозрительно будет: шофер… мы с собою привезем нечто маленькое, да удаленькое.

Телефонный звонок.

И Параша, прислуга, влетела:

— Вас спрашивают, — Пшевжепанскому.

Вылетел.

Став безобразной, мадам Тигроватко казалась совсем индианкою.

— Ну, а зачем вы меня приплетаете: женщину… Разве нельзя — в другом месте?

Велес с разволнованным, бабьим, с каким-то слюнявым лицом заваракал, как старый фагот, в аллегретто пустившийся хриплым «пьяниссимо»:

— Негде: везде наблюдают… От вас он — на фронт: в запакованном виде… Захватим на улице; и — с ним: сюда… Вы отпустите вашу прислугу, конечно; уедете сами; ключ — нам, чтоб Лебрейль с чемоданом приехала, — с визою, сертификацией, паспортом; место, купе, будет занято; не Булдуков, — ваш Роланд постарается; в «Пелль-Мелле» знают, что может в любую минуту исчезнуть: на фронт… Такова его миссия, данная Фошем: се-крет-ней-шая-я… Больше — негде: везде следит око; а арестовать — невозможно: посольство, английское, тотчас вмешается… Фронт же, — там пули, там газы… Уехать живым ему нужно отсюда… И только отсюда!

Он так посмотрел, что «мадам», закрывая свой нос, из прощелочка пальцев глядела напуганным глазиком.

— Ведать не ведаю…

И — помолчали.

— Что «он»?

— Представляет собой замечательный просто феномен.

И — светски:

— Для дела союзников, — бросился корпусом, — вы предоставите комнату — нам?

Тигроватко ж, спиною к нему, надув губы и носом капризно бодаяся в веер:

— Гамэн… Я не знаю, — зачем это комната вам: еще девочку с улицы мне приведете?

Он — тоже гамэном:

— Француженку вам приведу; с темпераментом; пальцы — стальные; веревку на шее затягивать — может.

«Мадам», сделав вид, что она спохватилась, — на Дверь: громким сестринским голосом:

— Милочка, — скоро?

А капитан Пшевжепанский, оскалясь, кричал в телефон:

— Ездуневич?

— Прекрасно, корнет Ездуневич!

— К кому?

— Где, в котором?

— Дом?

— Шесть?

— Табачихинский?

Из коридорчика, точно из ада, явились: мадам Тигроватко с Велесом; пан Ян, не без юмора, бросивши трубку, руками разъехался:

— Ну, — поздравляйте: увижу сейчас знаменитость.

— Какую?

И щелкнула гнутым листом подоконница.

— Самую, — эту: Коробкина.

Жолоб взвизжал.

Непещевич:

— Скажите!

Мадам Тигроватко:

— Пожалуйста!

И отчего-то все трое, — как лопнут от хохота.

Грохнула крыша.

Мадам приложила свой палец к губам и показывала на гостиную, громко воскликнувши:

— Милочка, — так вы готовы?

В гостиной стояла Леоночка с красным распухлым, надувшимся ртом перепудренного синевато-зеленого и лупоглазого личика; так изменила прическа: на взбитых волосиках, напоминающих шерсть завитого барашка, тропической бабочкой встал желтый бант, отчего вся фигурка, — безбокая, с грудкой-дощечкою, в стареньком, черненьком платьице напоминала б кикимору, если б не шаль —

— ткань сквозная, тигриная (бурые полосы

в желтом); —

— она закрывала покатые плечи и талийку, падая и волочася по полу.

Мадам Тигроватко все это швырнула из шкафа, сажая под зеркало; прочее — дело Параши: завивка, прическа; сама лишь раскрасила губы.

— Ну — едемте… А во сервис… [105] А во сервис (фр.). — К вашим услугам.

Тигроватко вошла из передней, ведя Непещевича с

громкими вскриками о Ван-дер-Моорене: друг знаменитостей Франции!

Видели в окнах: и гонит, и воет, обхватом качаясь, чтоб взвиться со всем, что ни есть, на земле; и — качаться со всем, что ни есть, на земле; басом охало где-то; и писком под окнами белые пыли бесились; и вдруг — между басом и писком, — страдающий, громкий, грудной, человеческий голос.