Аполлон Григорьев - Воспоминания

Званинцев погладил правою рукой свою черную бороду.

. . . . . . . . . .

Снежная вьюга крутилась вихрем и стучала в окно маленького домика в одной из самых отдаленных линий Васильевского острова.

По небольшой комнате, на обветшалых и грязных стенах которой развешаны были старинные портреты Петра II и Екатерины 1-й, ходил неровными шагами знакомец наш барон. Он был, по-видимому, в сильном лихорадочном волнении и беспрестанно смотрел на часы.

— Сударыня, — вскричал он наконец с нетерпением в щель двери другой комнаты, — сударыня!

— Что, батюшка? — отвечал оттуда дряблый и визгливый голос.

— Если меня еще обманули, — сказал барон, — то черт задави мою душу…

В комнате сильно плюнули на пол.

— Фу ты батюшки, ругатель какой, — завизжал там тот же голос, — да уж говорят тебе, батюшка, что будет. Ведь еще семи нет.

Барон заходил по комнате.

Минут через десять на дворе послышался лай собак.

— Спрячьтесь, батюшка, спрячьтесь, — закричал женский голос из комнаты, и барон, дрожа от внутреннего волнения, поспешил укрыться за большим деревянным шкафом с платьем.

В комнату вбежала Лидия, вся закутанная в меховой салоп и засыпанная вьюгой; она быстро порхнула в дверь, из которой женский голос разговаривал с бароном.

Барон вышел из-за шкафа.

Страшно и отвратительно было бы постороннему взглянуть на него в эту минуту, лицо его было покрыто смертною бледностью и обрамлено щетиной поднявшихся дыбом рыжих волос, по временам яркий румянец пятнами вспыхивал на этих синеватых щеках, изобличая внутреннее волнение и присутствие чахотки; ноги его ходили ходуном, как говорят русские, руки судорожно тряслись.

Он подошел к двери и стал смотреть в щель. Чем больше смотрел он, тем сильнее становилось его волнение, тем ярче и жарче выходили на щеках его пятна, сделавшиеся наконец кровавыми. Еще минута и он упал бы, кажется, в страшных судорогах.

Он наконец сжал ручку двери — и дверь отворилась.

В комнате Лидия одна полулежала на канапе — перед нею было разложено несколько только что сшитых платьев, из которых одно, только что скинутое, упало к ее ногам.

Крик ужаса вырвался у нее при появлении барона. Она хотела было привстать — но, повинуясь голосу стыда, закрылась только и прижалась к углу камина.

— Тетушка!.. — закричала она. Барон улыбнулся бесстыдной улыбкою.

Лидия посмотрела вокруг себя с ужасом. Она была одна в комнате, двери в спальню тетки были заперты изнутри задвижкою.

— Лидия, — с судорожным трепетом начал барон, приближаясь на два шага, — вас не спасет никто и ничто… вы в моих руках, в моих, Лидия.

Бедная девочка ломала руки с отчаяния: гнусная предусмотрительность не оставила кругом ее ничего, чем бы можно было защититься. Барон сделал еще шаг.

— Вы меня знаете, — продолжал он, — знаете, что я не шучу, со мной шутили долго, да нельзя же шутить вечно.

Лидия отвернулась с отвращением.

Она молчала, — она знала, что перед нею не человек, а раздраженный зверь… Но она почувствовала прикосновение чужой руки.

Она вскочила и по невольному чувству сжала руки с умоляющим видом.

— Барон, барон… — говорила она.

За дверями комнаты послышался смех, перерываемый кашлем.

— Перестаньте дурачиться, — сказал барон, успевши наконец совладеть с собою и придавая тону своих слов самую невозмутимую холодность, — вы в моих руках, я это сказал вам.

Слова его были прерваны сильным лаем собак на дворе. Лидия бросилась к окну.

Барон удержал ее и обхватил своими жилистыми руками. Между зверем и девочкой началась тогда борьба. Гибкая, как пантера, Лидия вырвалась было из его рук, но барон снова схватил ее.

— Лидия, — шептал он, страстно сжимая ее слабые, нежные члены. Сильный удар раздался в эту минуту в дверь комнаты.

Лидия рвалась из рук барона, который обеспамятел и не слыхал ничего.

Еще удар, и ржавые, старые задвижки уступили силе этого удара.

Барон опамятовался, когда сильная рука оттащила его и с презрением бросила, как гадину, на пол.

Лидия забыла даже о беспорядке своей одежды, — с таким благоговением взглянула она на прекрасный, величавый образ, стоявший перед нею с невозмутимым спокойствием.

Ибо это был Званинцев.

Она схватила его руку.

— Оденьтесь, Лидия, — сказал он ей, — и поедемте. Вон! — обратился он к приподнявшемуся с пола барону.

Барон заскрежетал зубами — но, покорно склонивши голову, вышел.

Званинцев тоже оставил девочку.

Через пять минут она вышла в залу совсем одетая.

— Иван Александрович! — сказала она тихо, подходя к нему и схватывая его руку, — вы меня спасли… вы, всегда вы, везде вы… — повторила она с страстным увлечением.

Званинцев взглянул ей в глаза.

— Благодарю вас, — робко прошептала девочка, опуская взгляд.

— Ну, — сказал Званинцев с холодностью, — одно из моих предвещаний сбылось: вас продали.

Лидия отступила с ужасом и провела рукою по лбу, как бы пробудясь от сна и отгоняя прочь призраки.

Потом она спокойно подняла глаза на Званинцева.

Минутное увлечение, под влиянием которого этот человек явился ей в ореоле света, рассеялось от его холодных слов.

Но в этом спокойном взгляде девочки Званинцев прочел немую покорность…

— Куда я должен везти вас, Лидия? — обратился он почтительно к молодой девушке.

— Домой, — прошептала она.

— Вы уверены, что ваш отец не виноват… Лидия зарыдала.

— Иван Александрович, — сказала она с судорожным трепетом, — я поеду к матери Севского?

— Я должен вам сказать, мое бедное дитя, — отвечал Званинцев, смотря на нее с состраданием, — что это более чем невозможно. Что о вас подумают?

— Я расскажу ей все, — сказала Лидия.

— Вам не поверят, — твердо отвечал Званинцев.

Девочка ломала руки.

— Сжальтесь надо мною, Званинцев, — пролепетала наконец она, сжимая его руки, — у меня нет никого на свете… никого… в моего жениха я не верю.

— И не будете верить, когда он будет вашим мужем? — спросил Званинцев, смотря на нее пристально.

— Он никогда не будет моим мужем, — с увлечением вскричала девочка.

— Вы больны, вы в лихорадке, дитя мое.

— Неужели вы думаете, что женщина может любить ребенка? — спросила Лидия, дрожа нервически, но твердо и прямо взглянувши на Званинцева.

— Дело не в том, — отвечал он с полуулыбкою, — куда же мне везти вас?

— К вам, — быстро сказала Лидия.

Званинцев молча поклонился и подал ей руку. Они вышли.

. . . . . . . . . .

Вьюга перестала бурлить… туман редел на небе… рога молодого месяца вырезались из-за облаков. Полозья саней едва шелестели по мягкому новому снегу, лошадь мчалась как стрела.

Морозные ночи севера стоят иногда полуденных ночей.

Лидия дрожала, закутанная в свой легкий салоп… но она дрожала не от холоду. Званинцев заметил это.