Николай Лесков - Аскалонский злодей

Между тем подоспевал к Аскалону на пёстрой триреме женский откупщик, александриец Сергий, которого вызвал Тивуртий, и привёз в Аскалон тридцать красивых и смелых женщин, удивительно умевших "искать осу" и показывать другие, никогда ещё здесь невиданные соблазны. Их новизна и их нестеснённость должны были затмить Тению и сделать её бесполезною в шатрах виноградных, а с этим вместе для неё прекратится и всякий добыток. Да и Милий,- кто знает? - может увлечься "исканьем осы" и Тении самой станет жалко, что она упустила.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда Сергий александриец и его доступные девы высадились на берег у Аскалона, Тивуртий сказал темничнику Раввулу, чтобы он снова открыл Тении доступ к мужу в темницу, а сам в тот же день ранее роздал всем содержащимся

- Это вам посылает великодушный Милий, ипарх из Дамаска. Он бы ещё больше хотел вашу облегчить участь и за многих из вас дал бы выкуп, но он болен, томится и не может придти сюда, чтобы вас видеть.

Колодники, приняв свежие хлебцы с чернушкой и другими пряными зёрнами, спросили:

- Чем болен Милий?

Тивуртий им отвечал:

- Болезнь ему причиняет строптивость приходящей сюда жены Фалалея, которая не в меру высоко о себе понимает и не хочет исцелить вельможную душу.

Узники закричали:

- Пусть во веки живёт доблестный Милий и пусть придёт всякое зло на строптивую Тению, жену разорителя многих, гордеца Фалалея.

И вдруг так все возненавидели Тению, что целый день вопияли вокруг Фалалея, а к темничным невольникам пристали и те, которые пришли навещать их, и всеобщее неудовольствие на Тению разнеслось по всему Аскалону. Особенно же проклинали Тению и Фалалея обедневшие через потопление его кораблей. На другой день все эти купцы и производители колесниц и ковров пришли в темницу к Фалалею большою толпой и стали говорить ему:

- Внемли же нам, Фалалей! Не будь безрассуден, согласись на то, чего алчет уязвлённый страстью Милий.

От этой несносной докуки Фалалей томился хуже, чем от прежней неволи в то время, когда темничник Раввула не допускал к нему Тению. Теперь хотя Тения имела свободный доступ к мужу, но каждый приход её в темницу вызывал из всех углов смрадной ямы такие вопли и укоры, что Фалалей и Тения терзались ими и сами решили, что им лучше здесь не видеться.

Заметив такой оборот, доимщик Тивуртий подошёл ещё с одной стороны: он приступил к Пуплии, бабе, матери Фалалея, и сказал ей:

- Вот ты старая и опытная женщина, ты, конечно, не позабыла ещё, как жили у нас, в Аскалоне, во время твоей молодости.

- Разумеется, я это помню,- отвечала Пуплия.

- Жёны тогда почитали бесчестием только обман, но когда не было обмана, они жертвовали собой Анубису, хотя и знали, что, вместо бога, их примет в свои объятия смертный. Отец Тении, жрец Полифрон, не раз, я думаю, совершал такие таинства.

- Да, и я помню эти проделки Полифрона над нами. Мы узнавали во тьме, что не бог нас целует, а весьма страстный смертный, но стыдились о том говорить и молчали, а Полифрон продолжал это и успешно совершил над многими, что ему выгодно было.

- Ну, вот, видишь! И всё-таки вы, несмотря на это, остались хорошими и честными женщинами?

- Что же делать. Мы примирялись с тем, что было для нас неизбежностью, и дело кой-как обходилось.

- Вот только это и надо! Я рад, что слышу от тебя такие разумные речи! Я знал, что, имея опыт в жизни, ты непременно имеешь и здравый рассудок. Подумай же на что это похоже: сын твой томится в смрадной темнице, где он сгниет, а меж тем от жены Фалалея зависит, чтобы он получил свободу и чтобы вам воротилось всё ваше именье.

- Может ли быть? От этих слов твоих у меня замирает моё старое сердце и слёзы клубком подкатываются у меня к горлу. Расскажи же мне: что для этого надо сделать?

Тивуртий рассказал об исканиях Милия и об упорстве Тении: старая Пуплия всплеснула руками и начала горестно плакать и ворчать:

- Для чего... о для чего это уже не совершилось втайне?

Тогда Тивуртий ей продолжал:

- Я был уверен, что ты это скажешь! Всякая умная женщина, на месте Тении, давно бы так и совершила, а не поставила бы свою гордость в таком случае выше, чем счастье семьи. Умная и добрая женщина, конечно, предпочла бы лучше сама немножко поплакать, но за то отереть слёзы других, кого любит. Не правда ли?

- Правда,- ответила Пуплия.

- Так помогай же мне сделать умное дело. Ты ведь мать Фалалея; ты баба внучков своих Вирины и Витта, маленьких, бедных детей... Подумай, что ждёт их? Фалалей истомится и умрёт,- его источит закожный червь в темнице, дети возрастут без учения и ты умрёшь без приюта, а стройное тело твоей гордой Тении согнётся, и лицо её поблекнет и никто на неё не захочет смотреть... Тогда она сама пожалеет о том, что теперь отвергает, и проклянёт свою гордость. Быть может, даже сама когда-нибудь станет за полог шатра и будет трогать за локти проходящих незнакомцев и смотреть на них подкрашенными глазами, загиная свои руки за шею, но это будет напрасно и она не продаст никому за серебренник то, за что нынче готов осыпать её златницами милосердный вельможа. О, будь милосердна к своим и к чужим, умная Пуплия, заставь скорее Тению ловить быстролетящий час, пока молодая кровь делает Милия безумцем. Теперь он рабствует прихоти своего сердца и готов на всё, лишь бы ему не отъехать в Дамаск, не изведав краткой ласки от Тении; но этот жар может потухнуть и другого такого случая уже не будет, а если он пропадёт, то и тебе, и всем нам после того навсегда будет ненавистна проклятая гордость твоей невестки.

Пуплия молчала, глядя вдаль померкнувшими глазами, из которых на её сгоревшие от зноя щёки лились обильные слёзы, а Тивуртий взял её ласково за руки и закончил:

- Слёзы твои, старуха, самого меня трогают, но и утешают: я вижу, что ты не ставишь счастье других ни во что, как делает Тения, и, наверное, направишь мысли Тении к тому, чтобы не считать свою чистоту большим благом, чем счастье многих.

Тут Пуплия баба вздохнула и отвечала:

- Слова твои, Тивуртий, страшно остры и едки: тяжело мне слышать, но ты отгадал: я согласна с тобою и буду уговаривать Тению, чтобы она не считала свою непреклонность за добродетель, потому что страдания наши слишком несносны.

Доимщик Тивуртий ещё похвалил Пуплию и отошёл, довольный своим первым успехом, и отправился в виноградные сады, где теперь раскинуты были небольшие шёлковые шатры и в них размещались стройные, разноцветные девушки, привезённые Сергием из Александрии. Старцы Аскалона собирались смотреть этих красавиц, рассуждали об их прелестях и пили вино, в котором плавали головки гвоздики; а Пуплия, как только дождалась возвращения Тении, положила её усталую голову на свои колени и начала распускать мелкие плетения её волос, склеенных вишнёвым клеем, и начала умолять её сжалиться над страданием семейства.