Антон Чехов - Том 27. Письма 1900-1901

Во всяком случае, когда сестра писателя Мария Павловна спросила его о портрете, Серов ответил:

— Ну какой же это портрет? Большой, настоящий я только собираюсь писать. — Но ему так и не удалось исполнить своего желания. Чехов умер летом 1904 года. Акварель Серов передал своему ученику Н. П. Ульянову, который начал писать большой портрет Чехова с натуры, но не успел окончить его. И натурный набросок, сделанный Серовым, очень помог Ульянову в его работе. В портрете Ульянова, конечно, отразилась серовская трактовка Чехова.

Ульянов рассказывает, что, когда Серов увидел оконченный им портрет, он сказал:

— Чехов неуловим. В нем было что-то необъяснимо нежное.

„Чехов неуловим“! Слова эти кажутся совершенно невероятными в устах такого аналитика и психолога, как Серов. А между тем Чехов был действительно неуловим. И. А. Бунин, человек очень близкий Чехову, в одном из вариантов своих воспоминаний о нем пишет: „У Чехова каждый год менялось лицо“. Эта же мысль в словах К. Г. Паустовского: „Стоит разложить фотографии Чехова по годам — от юношества до последних лет жизни, — чтобы воочию убедиться, как постепенно исчезает в его внешности легкий налет мещанства и как все строже, значительнее и прекраснее делается его лицо и все изящнее и свободнее одежда“. И нужно было иметь такую профессиональную зоркость и острую наблюдательность, какие были у Серова, и быть — вот именно — таким аналитиком и психологом, каким был Серов, чтобы за то короткое время, пока Чехов позировал ему, разглядеть это непрерывное изменение его лица, неуловимость его черт и главную, не меняющуюся черту: „В нем было что-то необъяснимо нежное“» (М. Копшицер . Валентин Серов. М., 1967, стр. 224–225). Портрет Чехова работы Серова (пастель), законченный в 1902 г., хранится в Доме-музее А. П. Чехова (Москва).

3191. А. Ф. МАРКСУ

16 ноября 1900 г.

Печатается по автографу ( ЦГАЛИ ). Впервые опубликовано: Чехов, Лит. архив , стр. 179.

Ответ на письмо А. Ф. Маркса от 15 ноября 1900 г. ( ГБЛ ).

Два экземпляра ~ я получил… — См. примечания к письму 3185 * .

Что касается заглавия для всех томов… — В своем письме Маркс затронул вопрос о названии отдельных томов собрания сочинений Чехова: «Что касается названия отдельных томов, то действительно нелегкая задача придумать подходящие и удачные для каждого тома отдельно, а потому я и решил последовать первоначальному предположению, т. е. III том и все последующие назвать просто „Рассказы“, за исключением лишь VII тома, который будет назван „Пьесы“. Название II тома „Повести и рассказы“ можно будет переменить на „Рассказы“ при втором издании». И в заключение письма добавлял: «Само собою разумеется, что томы, содержащие такие вещи, как „Сахалин“ или другие крупные произведения, не будут носить название „Рассказы“».

3192. А. С. СУВОРИНУ

16 ноября 1900 г.

Печатается по автографу ( ЦГАЛИ ). Впервые опубликовано: Письма , т. VI, стр. 106–107.

Год устанавливается по содержанию письма: пребывание в Москве и болезнь (см. письмо 3190 * ), окончание пьесы «Три сестры», инцидент в Художественном театре (см. ниже * ).

Из газет я узнал, что Настя вышла замуж. — В отделе «Хроника» «Нового времени» (1900, № 8878, 13(26) ноября) сообщалось: «Сегодня, 12-го ноября в церкви департамента уделов состоялось бракосочетание дочери издателя „Нового времени“ А. С. Суворина, Ан. Ал. Сувориной, с сыном товарища министра путей сообщения В. А. Мясоедова-Иванова, лейтенантом С. В. Мясоедовым-Ивановым».

Пора уезжать. — Чехов планировал свой отъезд за границу на середину ноября (см. «Новости дня», 1900, № 6275, 8 ноября, отдел «Театр и музыка»). Вероятно, помимо работы над «Тремя сестрами» его задержало в Москве и сообщение о приезде Суворина.

Если Вы телеграфируете мне ~ через неделю будете в Москве, то я не уеду… — Свидание Чехова с Сувориным в Москве состоялось. В дневниковой записи Суворин 28 ноября 1900 г. отметил: «В субботу 18 ноября я уехал в Москву. Чехов уезжал на юг, в Алжир, просил меня приехать к нему».

Написал пьесу «Три сестры» и уже отдал ее в Художественный театр. — Получив это известие, Суворин в тот же день напечатал в своей газете сообщение: «А. П. Чехов написал пьесу „Три сестры“ в сдал ее в Художественный театр в Москве» («Новое время», 1900, № 8883, 18 ноября (1 декабря), отдел «Театр и музыка»). Более подробная информация об окончании работы Чехова над пьесой появилась в статье «Три сестры» анонимного корреспондента «Новостей дня» (1900, № 6289, 22 ноября). В ней писалось: «Новая драма А. П. Чехова, о судьбе которой весь сезон столько гаданий, противоречивых толков, в газетах чуть не бюллетени, — окончена.

<���…> Вчера Чехов отделал последние детали последнего акта „Трех сестер“, вечером вручил его рукопись Художественно-Общедоступному театру, и на днях театр приступит к подготовительной работе по подготовке пьесы. Постановка отнимет месяц с небольшим, и на святках Москва увидит новый чеховский шедевр. А что „Три сестры“ — шедевр, может быть, лучшее из произведений Чехова для театра, я могу сказать с полною уверенностью. Вчера же я имел возможность познакомиться с „Тремя сестрами“».

Пишу повести… — Вероятно, Чехов работал в это время над рассказом «Архиерей» и повестью «Калека» (см. примечание к письму 3130 * ).

То, что пишется в «Новом времени» о Горьком и обо мне, — неверно… — Речь идет об инциденте в Художественном театре, раздутом и перевранном газетными репортерами, происшедшем на спектакле «Чайка» 28 октября 1900 г. Впоследствии Н. Д. Телешов, очевидец события, рассказал об этом случае: «Горький любил и очень высоко ценил А. П. Чехова. И вот, в связи с этим уважением к Чехову, разыгралась в ноябре 1900 года в Художественном театре шумная история. Случай достаточно известный, о котором многие рассказывали в воспоминаниях, но совершенно не так, как было это на самом деле, потому что свидетелем этого инцидента, кроме меня, никто из писавших не был. Одни утверждали, что это случилось в Крыму, во время гастролей, другие — что в Петербурге; иные рассказывали, будто Горький вместе с Чеховым сидели в буфете и что-то пили.

Дело было в Москве, осенью 1900 года, в первом помещении Художественного театра, в Эрмитаже, в Каретном ряду. В этот вечер шла „Чайка“, а вовсе не „Дядя Ваня“, как описывают это многие так называемые „свидетели и очевидцы“.

А. П. Чехов был в этот вечер не в публике, а за кулисами, и приехал в театр только в конце второго акта. Ни в фойе, ни тем более в буфете не появлялся и с Горьким в течение всего спектакля не виделся.

Горький и я, вдвоем, сидели в директорской ложе, а в антрактах переходили в соседнюю небольшую комнату, где помещался тогда директорский кабинет Вл. И. Немировича-Данченко. Сюда нам подали чай. С первого же антракта к этому кабинету стали подходить театральные зрители, постукивать в дверь и все настойчивее и громче вызывать Горького. Тот недоумевал: