Николай Лесков - Полунощники (Пейзаж и жанр)

Клавдинька отвечает:

"Это дом мамашин; в ее доме всякий может идти, куда ей угодно".

Я бегу и говорю:

"Пожалуйте".

А он мне ласково на ответ улыбнулся, а Маргарите Михайловне говорит:

"Я вам говорю, не сокрушайтесь; я чудес не творю, но если чудо нужно, то всегда чудеса были, и есть, и будут. Проводите меня к ней и на минуту нас оставьте, мы с ней должны говорить в одном вездеприсутствии божием".

"Конечно, боже мой! разве мы этого не понимаем! Только помоги, господи!"

- Ну, я бы не вытерпела, - сказала Аичка, - я бы подслушала.

- А ты погоди, не забегай.

XI

Мы его в Клавдинькину дверь впустили, а сами скорее обежали вокруг через столовую, откуда к ней в комнату окно есть над дверью, и вдвоем с Ефросиньей Михайловной на стол влезли, а Маргарита Михайловна, как грузная, на стол лезть побоялась, а только к дверному створу ухо присунула слушать.

Он, как вошел, сейчас же положил ей свою руку на темя и сказал по-духовному:

"Здравствуй, дочь моя!"

А она его руку своею рукою взяла да тихонько с головы и свела и просто пожала, и отвечает ему:

"Здравствуйте".

Он не обиделся и начал с ней дальше хладнокровно на "вы" говорить.

"Могу ли я у вас сесть и побеседовать?"

Она отвечает:

"Если вам это угодно, садитесь, только не запачкайтесь: на вас одежда шелковая, а здесь есть глина",

Он посмотрел на стул и сел, и не заметил, как рукавом это ее маленькое евангельице нечаянно столкнул, а без всякого множественного разговора прямо спросил ее:

"Вы леплением занимаетесь?"

Она отвечает:

"Да, леплю",

"Конечно, вы это делаете не по нужде, а по желанию?"

"Да, и по желанию и по нужде".

Он на нее посмотрел выразительно.

"По какой же нужде?"

"Всякий человек имеет нужду трудиться; это его назначение, и в этом для него польза".

"Да, если это не для моды, то хорошо".

А она отвечает:

"Если кто и для моды стал заниматься трудом вместо того, что прежде ничего не делал, то и это тоже не плохо".

Понимаешь, вдруг сделала такой оборот, как будто не он, а она ему будет давать назиданию. Но он ее стал строже спрашивать:

"Мне кажется, вы слабы и нездоровы?"

"Нет, - говорит она, - я совершенно здорова".

"Вы, говорят, мясо не едите?"

"Да, не ем""

"А отчего?"

"Мне не нравится".

"Вам вкус не нравится?"

"И вкус, и просто я не люблю видеть перед собою трупы".

Он и удивился.

"Какие, - спрашивает, - трупы?"

Она отвечает:

"Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это все из их трупов".

"Как! это жаркое или соус - это трупы! Какое пустомыслие! И вы дали обет соблюдать это во всю жизнь?"

"Я не даю никаких обетов".

"Животных, - говорит, - показано употреблять в пищу".

А она отвечает:

"Это до меня не касается".

Он говорит:

"Стало быть, вы и больному не дадите мяса?"

"Отчего же, если ему это нужно, я ему дам".

"Так что же?"

"Ничего".

"А кто вас этому научил?"

"Никто".

"Однако как же вам это пришло в голову?"

"Вас это разве, интересует?"

"Очень! потому что эта глупость теперь у многих распространяется, и мы ее должны знать".

"В таком разе я вам скажу, как ко мне пришла эта глупость".

"Пожалуйста!"

"Мы жили в деревне с няней, и некому было зарезать цыплят, и мы их не зарезали, и жили, и цыплята жили, и я их кормила, и я увидала, что можно жить, никого не резавши, и мне это понравилось".

"А если б в это время к вам приехал больной человек, для которого надо зарезать цыпленка?"

"Я думаю, что для больного человека я бы цыпленка зарезала".

"Даже сама!"

"Да - даже сама".

"Своими, вот этими, нежными руками!"

"Да - этими руками".

Он воздвиг плечами и говорит:

"Это ужас, какая у вас непоследовательность!"

А она отвечает, что для спасения человека можно сделать и непоследовательность.

"Просто мракобесие! Вы, может быть, и собственности не хотите иметь?"

"При каких обстоятельствах?"

"Это все равно".

"Нет, не равно; если у меня два платья, когда у другой нет ни одного, то я тогда не хочу иметь два платья в моей собственности".

"Вот как!"

"Да ведь это так же и следует, это так и указано!"

И с этим ручку изволит протягивать к тому месту, где у нее всегда ее маленькое евангельице лежит, а его тут и нет, потому что он его нечаянно смахнул, и теперь он ее сам остановил, - говорит:

"Напрасно будем об этом говорить".

"Отчего же?"

"Оттого, что вы только к тому все и клоните, чтобы доказывать, что прямое криво".

"А мне кажется, как будто вы все только хотите доказать, что кривое прямо!"

"Это, - говорит, - все мракобесие в вас, оттого что вы не несете в семействе своих обязанностей. Отчего вы до сих пор еще девушка?"

"Оттого, что я не замужем".

"А почему?"

Она на него воззрилась:

"Как это почему? Потому что у меня нет мужа".

"Но вы, быть может, и брак отвергаете?"

"Нет, не отвергаю".

"Вы признаете, что самое главное призвание женщины жить для своей семьи?"

Она отвечает:

"Нет, я иного мнения".

"Какое же ваше мнение?"

"Я думаю, что выйти замуж за достойного человека - очень хорошо, а остаться девушкою и жить для блага других - еще лучше, чем выйти замуж".

"Почему же это?"

"Для чего же вы меня об этом спрашиваете? Вы, наверно, сами это знаете: кто женится, тот будет нести заботы, чтобы угодить семье, а кто один, тот может иметь заботы шире и выше, чем о своей семье".

"Ведь это фраза".

"Как, - говорит, - фраза!" - и опять руку к столику, а он ее опять остановил и говорит:

"Не трудитесь доказывать: я знаю, где что сказано, но все же надо уметь понимать: род человеческий должен умножаться для исполнения своего назначения".

"Ну, так что же такое?"

"И должны рождаться дети".

"И рождаются дети".

"И надо, чтобы их кто-нибудь любил и воспитывал".

"Вот, вот! это необходимо!"

"А любить дитя и пещись о его благе дано одному только сердцу матери",

"Совсем нет".

"А кому же?"

"Всякому сердцу, в котором есть любовь божия",

"Вы заблуждаетесь: никакое стороннее сердце не может заменить ребенку сердце матери".

"Совсем нет; это очень трудно, но это возможно".

"Но ведь заботиться об общем благе можно и в браке".

"Да, но это еще труднее, чем не вступать в брак".

"Итак, у вас нет ничего жизнерадостного",

"Нет, есть".

"Что же такое?"

"Приучиться жить не для себя".

"В таком случае вам всего лучше идти в монастырь",

"Для чего же это?"

"Там уж это все приноровлено к тому, чтобы жить не для себя".

"Я совсем не нахожу, чтобы там это так было приноровлено".

"А вы разве знаете, как живут в монастырях?"

"Знаю".

"Где же вы наблюдали монастырскую жизнь?"

А она уже его перебивает и говорит:

"Извините меня... разве не довольно, что я вам отвечаю на все, о чем вы меня допрашиваете обо мне самой, но я не имею обыкновения ничего рассказывать ни о ком другом", - и сама берется при нем мять свою глину, как бы его тут и не было.