Николай Лесков - Житие одной бабы

Костик и Прокудин, сидевшие вдвоем за столом в раздумье, как быть с пропажею бабы, тревожно переглянулись и побледнели. Стук опять повторился, и кто-то крикнул: "Отопритесь, что ли?"

Костику и Прокудину голос показался незнакомым, однако они встали оба вместе, вышли в сени и, посмотрев в дырку, прорезанную сбоку дверной притолки, впустили позднего посетителя.

Гость был один, и лицо его нельзя было рассмотреть в сенях. Пушистый снег как из рукава сыпался с самого вечера, и запоздалый гость был весь обсыпан этим снегом. Его баранья шапка, волосы, борода, тулуп и валенки представляли одну сплошную белую массу. Это был почтовый кузнец Савелий. Узнав его, когда кузнец вошел в маслобойню и стряхнулся, Костик плюнул и сказал:

- Тьфу, чтоб тебе пусто было! напужал только насмерть.

- Что больно пужлив стал? - спросил кузнец, обивая шапку и собираясь распоясываться.

- Да ведь ишь ты какой белый! - отвечал спохватившийся Костик.

- Белый, брат! Ты гляди, снег-то какой содит, страсть! и подземки крутить начинает.

- Откуда ж тебя бог несет, дядя Савелий? - спросил Прокудин.

- А ты, дядя Исай, прежде взыщи гостя, а там спрашивай. Эх ты, голова с мозгом!

Прокудин достал из поставца полштоф и стаканчик и поднес Савелию.

- Куда ж, мол, едешь-то?

- Ехал было к тебе.

- По дороге, что ль?

- Нет, изнарочна.

- Что так?

- Так, спроведать задумал,

- Нет, неправда?

- Да правда ж, правда.

- Ты, парень, что-то говоришь, да не досказываешь.

- Вот те и раз! Вот за простоту-то мою и покор. Что ж, как живешь-можешь, Матвеевич?

- Ничего, твоими молитвами!

- Ну, брат, по моим молитвам давно бы вытянулся. Моя молитва-то: не успеешь лба путем перекрестить, то туда зовут, то туда кличут; хоть пропади! Хозяюшка как?

- Ничего; что ей на старости делается!

- Детки? невестка молодая?

- Да ты говори, что хочешь сказать-то?

Прокудин и Костик зорко смотрели в глаза кузнецу,

- Что сказать-то?

- Да что знаешь о невестке?

- Она у меня.

- Что врешь?

- Ей, право.

- Как так?

- Да гак, меня вчера дома не было, ездил в город; а она прибегла к хозяйке вся дроглая, перепросилась переночевать, да так и осталась. Нонеча она молчит, а мы не гоним. Такая-то слабая, - в чем жизнь держится, куда ее прогнать. А под вечер я подумал: бог, мол, знает, как бы греха какого не было, да вот и прибежал к вам:

- На лошади, что ль?

- Да, а то как же? не пешком, чай.

Прокудин разбудил спавшего племянника и послал его дать гостевой лошади сена и невейки, а сам сел и стал разбирать бороду. Гость и Костик молчали.

- Так как же? - наконец спросил Костик, обращаясь к Прокудину.

- Это насчет чего?

- Да ведь мне некогда за ней ехать. Завтра в Орел с семям загадано ехать.

- Ой!

- Право.

- Как же тут потрафить!

- Слетать нешто ночью, теперь, чтоб утром ко двору быть, а ее нехай кто-нибудь довезет до дому-то.

- И то правда.

Так и сделали. Часа через полтора Костик ехал с кузнецом на его лошади, а сзади в других санях на лошади Прокудина ехал Вукол и мяукал себе под нос одну из бесконечных русских песенок. Снег перестал сыпаться, метель улеглась, и светлый месяц, стоя высоко на небе, ярко освещал белые, холмистые поля гостомльской котловины. Ночь была морозная и прохватывала до костей. Переднею лошадью правил кузнец Савелий, а Костик лежал, завернувшись в тулуп, и они оба молчали.

- Эх, брат Костик! запроторил ты сестру ни за что ни про что! - начал было Савелий; но Костик, услыхав такой приступ, прикинулся спящим, ничего не ответил. Он лежал, то злясь на сестру, то сводя в уме своем счеты с Исаем Матвеевичем, с которым они имели еще надежду при случае пополевать друг на друга.

А продрогшие лошадки бежали частой трусцой и скоро добежали до избы с резным коньком и ставнями. В этой избе жил веселый и добродушный кузнец Савелий, у которого всегда не ладились его делишки и которого все обманывали, кроме его жены, бывшей его другом, нянькою, любовницей и ангелом-хранителем. Теперь в этой избе была Настя. Она спала тревожным, тяжелым сном, обнявшись с женою кузнеца Савелья. В избе кузнеца было очень тепло и опрятно: на столе лежали ковриги, закрытые белым закатником, и пахло свежеиспеченным хлебом; а со двора в стены постукивал мороз, и кузнечиха, просыпаясь, с беспокойством взглядывала в окна, разрисованные ледяными кристалликами, сквозь пестрый узор которых в избу светила луна своим бледным, дрожащим светом.

Часу в третьем ночи раздался стук в ворота, и вслед за тем кузнец ударил несколько раз осторожно кнутовищем по оконной раме и назвал по имени ждавшую его с беспокойством жену.

VII

Настя не слыхала, как кузнечиха встала с постели и отперла мужу сеничные двери, в которые тот вошел и сам отпер ворота своего дворика. Она проснулась, когда в избе уж горел огонь и приехавшие отряхивались и скребли с бород намерзшие ледяные сосульки. Увидя между посетителями брата, Настя словно обмерла и, обернувшись к стене, лежала, не обнаруживая никакого движения.

Кузнец оттирал свой тулуп, который смерзся колом; Вукол, прислонясь к печке, грел свои руки; а Костик ходил взад и вперед по избе, постукивая на ходу нога об ногу.

- Ты б, Авдотья, нам картошечек сварила позавтракать, - обратился кузнец к жене, которая уже разводила на загнетке огонь под таганчиком.

- Я и то вот хочу сварить, - отвечала кузнечиха.

- А водочки нет? - спросил кузнец.

- И-и! где ж ей быть? Откуда?

- Ну и не надо.

- И так обойдется, - подтвердила жена, ставя на таган чугунчик с водою.

- Что ж это ты, Ивановна, плохо хозяйствуешь? - спросил кузнечиху Костик.

- Как так плохо?

- Да вот муж прозяб, а у тебя согреть его нечем.

- А! это-то. Небось согреется.

- Как же водочки-то ты не припасла?

- Да откуда мне ее припасти? Припасать его дело. Что припасет, то и сберегу; а мне где припасать. Одна в доме; ребят да скотину впору опекать.

- Работника-то аль отпустили?

- Да отпустили ж.

- Что так?

- Да так: капитала нет, и отпустили.

- Плохо.

- Жалостливый какой! - сказал кузнец, подмигнув жене.

- Да, - ответила та с скрытой улыбкой.

- Право. Ты чего смеешься? Я, брат, по душе жалею, - проговорил нимало не смешавшийся Костик.

- Ужалел, брат! Как бы не ты пристал осенью с ножом к горлу за деньги, так и мерин бы чалый на дворе остался, и работник бы был. А то ведь как жид некрещеный тянул.

- Чудак! Коли нужно было.

- Давал на пять лет, а вытянул назад через полтора года. Такая-то твоя помочь не то что вызволила нас, а в разор ввела.

- Полно жалобиться-то! - с некоторою досадою проговорила кузнечиха. Живы будем, и сыты будем. С голодом еще не сидели. Дай бог только здоровья твоим рукам, а то наедимся, да и добрых людей еще накормим.

- Эка у тебя хозяйка-то, Савелий, разумная! - сказал Костик.