Николай Лесков - Зимний день

Она не заметила, как в комнату неслышными шагами вошел хорошо упитанный, розовый молодой человек с играющим кадыком под шеей и с откровенною улыбкою на устах. Он прямо ловкою хваткой положил руку на бронзовый замок бархатной сумки и сказал:

- Это арестовано!

Гостья сначала вздрогнула, но мгновенный испуг сейчас же пропал и уступил место другому чувству. Она осветилась радостью и тихо произнесла:

- Valerian! Где был ты? Боже!

- Я? Как всегда: везде и нигде. Впрочем, теперь я прямо с неба, для того чтобы убрать к себе вот этот мешочек земной грязи.

Дама хотела ему что-то сказать, но он показал ей пальцем на закрытую дверь смежной комнаты, взял у нее из рук мешок и, вынув оттуда все деньги, положил их себе в карман.

Гостья всего этого точно не замечала. Глядя на нее, приходилось бы думать, что такое обхождение ей давно в привычку и что это ей даже приятно. Она не выпускала из своих рук свободной руки Валериана и, глядя ему в лицо, тихо стонала:

- О, если бы ты знал!.. Если бы ты знал, как я истерзалась! Я не видала тебя трое суток!.. Они мне показались за вечность!

- А-а! что делать? Я этих деньков тоже не скоро забуду! Куда только я не метался, чтобы достать эту глупую тысячу рублей! Нет, теперь я убежден, что самое верное средство брать со всех деньги, это посвятить себя благодетельствованию бедных! Еще милость господня, что есть на земле дураки вроде oncle Zacharie [дяди Захара (франц.)].

- Оставь о нем!

- Э, нет! Я благодарен: он уже во второй раз дает нам передышку.

- Но не доведи себя до этого, мой милый, в третий.

- Если я так же глупо проиграюсь еще раз, то я удавлюсь.

- Какой вздор ты говоришь!

- Отчего же? Это, говорят, очень приятная смерть. Что-то вроде чего-то... Смотрите, вот у меня про всякий случай при себе в кармане и сахарная бечевка. Я пробовал: она выдержит.

- О боже! Что ты говоришь! - и, понизив голос, она прошептала: Avancez une chaise!.. [Подвиньте стул! (франц.)]

Молодой человек сделал комическую гримасу и опять молча показал на завешенную дверь.

Дама сморщила брови и спросила шепотом:

- Что?

Молодой человек приложил ко рту ладони и ответил в трубку:

- Maman здесь подслушивает!

- И все это неправда! Ты очень часто клевещешь на свою мать!

Валериан перекрестился и тихо уверил:

- Ей-богу, правда: она всегда подслушивает.

- Как тебе не стыдно!

- Нет, напротив, мне за нее очень стыдно, но я ее и не осуждаю, а только предупреждаю других. Я знаю, что она делает это из отличных побуждений... Святые чувства матери...

- Approchez-vous de moi [приблизьтесь ко мне (франц.)], милый!

- Значит, вы не верите, что она слышит?.. Ну, я ее сейчас кликну...

- Пожалуйста, без этих опытов!

- Лучше поезжайте скорее домой, и через двадцать минут...

- Ты будешь?

Он согласно кивнул головой.

Она сжала его руку и спросила:

- Это не ложь?

- Это правда, но не надо царапать ногтями мою руку.

- Когда же я не могу!

- Пустяки!

- Поцелуй меня хоть один раз!

- Еще что!

- Но отчего же!

- Ну, хорошо!

Молодой человек поцеловал ее и встал с места: он очень хотел бы, чтобы его дама сейчас же встала и ушла, но она не поднималась и еще что-то шептала. Ее дальнейшее присутствие здесь было ему мучительно, и это выразилось на его искаженном злостью лице. И зато он взял ее руку и, приложив ее к своим губам, сказал:

- Lilas de perse [персидская сирень (франц.)] - это мило: я люблю этот запах!

Дама вспрыгнула и, сжав рукой лоб, покачнулась.

- Что с вами? - спросил ее Валериан. - Спешите на воздух!

Она взглянула на него исподлобья и прошипела:

- Это низко!.. это подло!.. это бесчестно!.. После того когда я тебе это откровенно объяснила... ты не имеешь права... не имеешь пра... ва... пра... ва...

- Бога ради только без истерики!.. Вам нужно скорее на воздух!

- Воздух... пустяки... Я все это должна была выполнить...

- Ну да... и выполнила... Поезжай скорей домой, и все будет прекрасно.

При этом обрадовании она опять взяла его руку и прошептала:

- Ну да... О, боже! Но если ж я тебе уже все рассказала, для чего это так было нужно, то для чего ж говорить: "lilas de perse"! Ведь это низко!.. Я всем скажу... вот именно... как это низко... А я отсюда не уйду...

- Да, да! Пожалуйста останьтесь: maman сейчас придет.

И он встал с места, но она его удержала.

- Я, верно, схожу с ума! - произнесла она, приложив к бьющимся вискам тыльную сторону своих стынущих пальцев, и повторила: - Помогите! Я, право, схожу с ума!

Валериан испугался страдальческого выражения ее лица и начал ее крестить. Она с негодованием его оттолкнула и прошептала:

- Креститель!

- Что ж тебе надо?

- Мне? Унижения и новых обид! Мне нужно, чтобы ты был со мною!

- Но я же с тобою!

- О-о, конечно, не здесь!

- Ну и поезжай скорее домой, и я сейчас буду, и там падай, как хочешь.

- Как я хочу... Меня стоит убить!..

Она хотела сказать что-то еще, по вместо того поцеловала его руку, а он, с своей стороны, нагнулся к ней и прикоснулся губами к вьющейся на ее шее косичке.

Искаженное лицо женщины озарилось румянцем чувственного экстаза, и она поспешно закрыла себя вуалью и вышла. По ее щекам текли крупные, истерические слезы, и ее глаза померкли, а губы и нос покраснели и выпятились, и все лицо стало напоминать вытянутую морду ошалевшей от страсти собаки.

Она догадалась, что она гадка, и закрылась вуалем.

Когда она проходила мимо швейцара, тот молча подал ей хранившееся у него за обшлагом ливреи письмо с адресом "живчика", а она бросила ему трехрублевый билет и села в сани, тронув молча кучера пальцем.

- Инда земли не видит от слез! - заметил своему собеседнику швейцар. А ему хоть бы что!

- Да, нонче себя мужской пол не теряют напрасно.

11

Молодой Валериан собственноручно запер дверь за дамою и, возвратись в гостиную, вынул из кармана панталон скомканные деньги и начал их считать.

Из-за двери, на которую Валериан указал гостье, в самом деле послышался голос его матери. Она спросила:

- Ты что-то делаешь?

- Да я уж сделал.

- Ты можешь купить "промышленные": все уверяют, что они к весне сыграют вдвое.

- Maman, я знаю кое-что повыгоднее.

- А что такое, например?

- Ну, мало ли! Теперь ведь посыпают персидским порошком ростовщиков, и даже наш "взаимный друг" Michel окочурился... В их место нужно же нечто новое.

- Вот то и есть, но что же именно?

- Ах, maman! Это возможно только тому, кого, как меня, считают беззаботным мотом, у которого нет ничего за душою.

За дверью что-то резали и положили ножницы.

- Вы, maman, что-нибудь шьете?

- Да, мой сын, я зашиваю свои дыры, я чинюсь... подшиваю лохмотья, которых не хочу показать моей горничной.

- Это, maman, очень благоразумно и благородно.

- Но неприятно.

Юноша хотел что-то ответить, но промолчал, и только кадык у него ходил, клубясь яблоком.