Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку

- Прости, что перебиваю. Это - вопрос или речь прокурора?

- Я всю жизнь была эстеткой. Мне нравились ухоженные, смазливые мальчики, от которых хорошо пахнет и которых удобно забыть на следующий день. Мне нравилось быть сильной и одинокой. Скажи, мне просто по-бабьи жаль тебя? Или ты притягиваешь своей странностью?

- Я думаю, все проще, - очень серьезно сказал Киреев.

- Вот как?

- Отвечу так: во мне бездна ума, красоты и обаяния, ты как неглупая девушка, да еще эстетка, не могла пройти мимо этого.

Софья засмеялась:

- Понимаю, Кира. Вопрос странный. Могу пояснить. Мой дядя приучил меня к тому, что во всем есть своя логика. Четкая и жесткая. В мыслях, поступках. Я не понимаю тебя, но...

- Тебе это нравится?

- Не скажу, чтобы очень, но нравится. Даже не так. Ты что-то разбередил в душе. Но вот сейчас ты уйдешь, все успокоится, все войдет в норму. Почему ты молчишь?

- Твой дядя был не прав.

- Смок не прав? Этого не может быть.

- Мир парадоксален. Говоришь, логика - четкая и жесткая? Это мы пытаемся построить окружающий нас мир по каким- то законам, которые придумываем сами. А в один прекрасный момент мир, такой четкий, удобный, рушится - и все. Вроде бы конец. А это тоже парадокс - конца не существует.

- Парадокс? Им можно объяснить мое отношение к тебе?

- Понимаешь... Голый парадокс - это та же безумная логика. Все равно, самое главное - это человек. Его душа. Его умение "видеть".

- Как это - "видеть"?

- Для меня самого многое еще смутно, а объяснить другому... Парадокс - это... инструмент. С его помощью могу объяснить твое отношение ко мне, мое к тебе, нас обоих - к миру. Парадокс - это... парадокс. Но главное - в тебе самой...

- Я совсем запуталась. Давай еще кофе.

- С удовольствием. Только теперь я угощаю

- Итак, что зависит от меня? - после небольшой паузы спросила Софья.

- Все. Ты любишь исторические анекдоты?

- Не знаю.

- Послушай. В XVIII веке один генерал русской армии, все свои чины выслуживший на балах в столице, отправился на военную кампанию. Все у него было как полагается - отдельная палатка, денщики, ординарцы, личный повар. Вышел он как-то вечером прогуляться. Смотрит, сидят солдаты у костра, ужинают. Подошел. "Здорово, - говорит, - братки. Ни разу каши солдатской не ел, дайте-ка отведаю". Попробовал: вкуснотища! "Не понимаю, почему солдатики от нее нос воротят?" рассказывает он позже своему другу министру.

- А что дальше?

- Все.

- Значит, после разносолов каша хорошо пошла?

- Да, в охотку, один разок.

- Хочешь сказать, я - генерал, ты - каша? Я пресытилась, потянуло на простенькое?

- Может, так, может, нет. Это - не мое "видение". Только схема.

- А какой ты считаешь меня?

- Это уже другой вопрос.

- Почему же? Тот же самый.

- Другой. Ты сказала, что в душе твоей что-то разбередилось. Уже поэтому Софья Воронова не может быть генералом-гурманом, а Михаил Киреев кашей. Какая ты? Для меня одна, для Аллы другая.

- Любопытно. У Аллы я еще спрошу. А какая для тебя? Киреев на секунду задумался. Потом заговорил, но как-то глухо, чуть слышно:

- Я вижу маленькую заблудившуюся девочку. Очень одинокую. Ей кажется, что, коллекционируя игрушки, одушевленные и неодушевленные, она заглушит возникающую в душе непонятную тревогу, но девочка ошибается. Один человек, которому она верила, ушел очень рано. Другой сказал ей, что жизнь - это большой пир, лучшие места на котором достаются сильным и смелым. Девочка убедила себя в том, что так оно и есть. Поверила и настолько вошла в роль, что и другие уже не сомневаются: дерзость, заносчивость и даже высокомерие - суть этой девочки...

- А какая она на самом деле?

- Очень добрая и застенчивая. А еще нежная и верная. Такой я тебя "увидел" - и ты это почувствовала...

- Все очень красиво. И все - неправда.

- Не буду спорить. Я тебе не навязываю своего "видения". Это тоже, кстати, парадокс. Люди всегда себя представляют другими, чем они есть на самом деле.

- А если ты придумал меня... такую?

- Думают - головой, а "видят" - сердцем. Софья задумалась.

- Говоришь, сердцем? А ты кто для меня?

- Может быть, вестник. Может быть, кто-то еще. Я не знаю, - очень просто сказал он. Наступило молчание.

- И все-таки ты очень странный.

- Спасибо. В твоих устах это звучит как похвала.

- Кира.

- Да?

- Если я попрошу взять икону, но не смотреть ее здесь - это будет очень невежливо?

- А если я попрошу разрешения посмотреть на нее в автобусе...

- Это будет нормально.

- Тогда все в порядке.

- Поедем?

- Еще минуточку. У меня тоже будет просьба... - С этими словами Киреев полез в рюкзак. - Вот. В руках он держал пакет. - Я продал квартиру. Здесь деньги.

- Я в курсе.

- Здесь половина вырученных от нее денег. У меня в Москве остался друг. Я тебе говорил... Лиза, Лиза Боброва. Бобренок. Девочке нужна операция. Я вчера был у нее дома, но не отдал. Почувствовал, что от меня не возьмут. Понимаешь?

- Понимаю.

- Передай им эти деньги, пожалуйста.

- А что я скажу этим людям?

- Что ты из фонда "Дети и здоровье" или "Детство без рака"... Придумай что-нибудь. Скажи, что Лиза включена в специальную программу. Передашь?

- Конечно. А если я... добавлю сюда своих денег?

- Спасибо, - впервые за время их знакомства Киреев прикоснулся к ее руке. - Спасибо. А это тебе в благодарность от меня. Пятнадцать лет стихи не писал. Это первые. - И Киреев вместе с пакетом протянул Софье розовый листок.

Пока она читала, он осматривался по сторонам. Опять долгий взгляд Софьи (Киреев про себя называл его "синяя вспышка").

- У тебя есть дочь?

- Нет. Ни дочери, ни сына.

- А почему тогда ты это написал?

- Сам не знаю. Пришли строки - все.

- Мне очень понравилось. Правда. Ты меня слышишь?

- Что? Конечно, слышу. Соня, ты ничего не замечаешь странного?

- Странного?

- Ну да. Вон в том углу, посмотри незаметно, сидит мужчина.

- В коричневой куртке? Серенький такой.

- Как ты о людях... Скорее, неприметный.

- Вижу. А что?

- Сам не знаю. У меня такое ощущение, что он думает о нас.

- Ты телепат?

- Вроде нет.

- Вообще-то, Михаил Прокофьевич, это вы с высоты своего возраста во мне только маленькую девочку видите. Другие, представьте себе, красивую женщину. У человека просто есть вкус.

- Во-первых, я красивую женщину называю девочкой именно с высоты своих лет, а во-вторых, Соня, здесь что-то другое. Не могу объяснить...

Неожиданно он встал и направился в сторону столика, где сидел мужчина. Софья видела, что они перекинулись несколькими фразами. Киреев вернулся к столику.

- Поехали?

- Ну что? - спросила Соня уже в машине. - Предчувствия его не обманули?

- Ты знаешь, он вздрогнул, когда я подошел.

- Не удивительно: задумался человек, а к нему подошли, вот и вздрогнул. Кстати, о чем ты его спросил?