Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку

- Есть что-то еще? Хирург на секунду-другую задумался. Наконец ответил:

- Если честно, есть. Только я вам сразу скажу, что в чудеса не верю.

- Я это учту, Вадим Алексеевич.

- Не надо смеяться, уважаемый Михаил Прокофьевич. Мой покойный учитель Альбин Францевич Калиновский любил говорить, что самое большое чудо - это врач, который за долгие годы своей практики с чудом ни разу не встречался.

- Он как-то мудрено выражался, этот ваш учитель.

- Не смейтесь. Он же не был журналистом, зато хирургом - от Бога.

- От Бога?

- Да не ловите меня на слове, - рассердился Вадим Алексеевич, - так говорят. Калиновский просто хотел сказать тем самым, что в жизни всегда есть и будут случаи, которые не поддаются логическому объяснению. Вот и в истории с девушкой, что сейчас мирно спит перед нами, мне... не все понятно.

- То есть?

- Когда ее положили на операционный стол, рана не кровоточила. Будто крови совсем не осталось.

- А такого быть, как я понимаю, не могло?

- Не могло, - желчно ответил хирург. - Вы ведь не перевязывали ее?

- Да что вы! С детства крови боюсь. Я только взял мешочек... и приложил.

- О чем вы задумались, уважаемый Михаил Прокофьевич?

- Да так... Вспомнил, что в мешочке этом одна древняя икона завернута была. Мешочек быстро кровью пропитался, покуда мы везли девушку. Признаюсь, я сильно растерялся. К тому же у нее чтото вроде бреда началось. О каком-то гнилом Шурике все вспоминала, про шмеля говорила. А потом стала икону просить. Я подумал, может, верующая. Кто знает, о чем человеку перед смертью думается.

- Вы же сказали, что она бредила.

- А вдруг это не бред был, а какое-то переживание? Говорю же, растерялся я тогда. Достал икону, а она прижала ее к себе, плачет, у кого-то прощения просит.

- И к чему вы это мне все рассказали?

- Вы же не понимаете, почему рана перестала кровоточить.

- Хотите сказать, это икона кровь остановила?

- Не знаю. Честно, не знаю. Но то, что она икону к себе прижимала...

- Бросьте, уважаемый Михаил Прокофьевич. Свои сказки для бабушек оставьте... Они не договорили. С кровати, где лежала девушка, раздался слабый голос:

- Скажите, вы - Киреев?

Мужчины дружно повернулись в ее сторону.

- Киреев. Но вам вроде как нельзя разговаривать.

- Вас... убить хотят, Михаил Прокофьевич.

- Вы даже имя мое знаете?

- Это не важно... это потом. Вас убьют.

- Милочка, - вступил в разговор хирург, - вы еще успеете наговориться, а пока поберегите силы.

- Вы же сказали, что я счастливая... Мне хорошо. А вот Михаила Прокофьевича... убить могут. Хирург посмотрел на Киреева.

- Так вы знакомы?

- Нет, уважаемый Вадим Алексеевич. Как оказывается, есть общие знакомые. И, наверное, общие интересы.

Михаил взял стул и поднес его к кровати Юли.

- Вообще-то, ей отдыхать надо. - Было видно, что хирург колеблется. - Ну, хорошо. Сегодня даю вам пятнадцать... нет, десять минут. И ни минуты больше. Если я буду нужен, Михаил Прокофьевич, спросите меня в ординаторской.

- Спасибо, - ответил Киреев. - За все спасибо.

- На здоровье. Кстати, я так и не спросил: вы где остановились? В гостинице?

- Сначала в гостинице. Даже одну ночь в ней переночевал. А потом меня оттуда забрал Федор Новиков, тот шофер... Славный человек.

- Понятно. Сегодня я ночью дежурю, а завтра вечером - милости прошу ко мне в гости.

- Вообще-то, я завтра уходить из Задонска собирался.

- Уйдете послезавтра. У меня есть альбом старых фотографий о Воронеже - пальчики оближете. Я же оттуда родом. А заодно и про Вейнингера договорим. У меня из его работ только "Пол и характер имеется". Вчера перечитал, но той мысли не нашел.

- Какой мысли, Вадим Алексеевич? - не понял Киреев.

- Да вы сами цитировали: никогда человек не бывает в такой степени самим собой, как тогда, когда он любит. Прекрасно сказано, но я - товарищ дотошный, все проверять люблю, а этой мысли, повторяю, не нашел...

- А, вот в чем дело, - догадался Михаил. - Это цитата из его работы "Пер Гюнт" и Ибсен".

- Вот оно что. Не читал.

- А у вас хорошая память, Вадим Алексеевич.

- Не жалуюсь. Ну, ладно. Значит, договорились?

- Спасибо, я с удовольствием к вам зайду.

- Я говорю сейчас о десяти минутах, уважаемый Михаил Прокофьевич. Ровно через десять минут сюда придет Маргарита Петровна, наша старшая медсестра, - и я не завидую вам, если вы вовремя отсюда не ретируетесь.

- Понял. Юля с трудом дождалась, когда словоохотливый хирург уйдет. Ей было не понятно, почему Киреев так спокойно реагирует на ее предупреждения.

- Он страшный человек... берегитесь.

- Кто?

- Гнилой.

- Гнилой Шурик?

- Просто Гнилой. Шурик - это другой. А еще Бугай... Они убьют вас.

- Это ваши друзья? - спросил Селиванову Киреев, глядя ей прямо в глаза. - Вы хотели... забрать у меня икону?

- Раньше хотела. - Юля не отвела взгляда. - Теперь - нет... И разве друзья могут так... поступить, как они со мной?

- Не могут.

- Они не люди. Особенно Гнилой. Я... я покалечила его.

- Покалечили? - удивился Киреев.

- Это... не важно. Вы самое главное услышать не хотите. Они убьют вас, а икону заберут. А что я покалечила его, так он от этого еще злей станет. Киреев взял ее руку в свою.

- Зовут вас как? Впрочем, давай лучше на ты. Похоже, икона слишком сильно нас связала.

- Юля. Селиванова Юля. Но я не могу вам на "ты".

- Как знаешь, а мне так легче. Опростился я в дороге - всем подряд "тыкаю". - А потом добавил:

- Ничего, Юленька, прорвемся. Все будет хорошо. Вот и Вадим Алексеевич, кстати, классный мужик, это он тебя оперировал, говорит, что ты счастливая.

- Как кобыла сивая.

- Ну, если юмор вернулся, значит, точно скоро выздоровеешь. Июль - твой месяц.

- Почему?

- Так он в честь тебя назван. Кстати, надо будет спросить, какое сегодня число... Так вот, Юля, продолжал Киреев, - никого Гнилой больше не убьет. Ни он, ни дружки его. - И замолчал. Глаза, ставшие вдруг незрячими, уставились куда-то поверх Юли. Потом Михаил словно очнулся: - Иван с Андреем последними их жертвами стали... Ты, слава Богу, выжила.

- Это те... из Галичьей Горы?

Киреев едва заметно кивнул.

- Я... не могла их остановить. Хотела, но не могла. Поверьте, Михаил Прокофьевич.

- Давай лучше по имени? А то пока мое отчество произнесешь - последние силы потеряешь. Да и время уходит, нам с тобой отведенное.

- Вы сказали, что Гнилой никого не убьет. Почему? Их задержали?

- Его уже нет. А ты и правда ничего не помнишь? Юля удивленно посмотрела на Киреева.

- Когда мы на грузовике тебя везли, смотрим, машина кверху колесами лежит. И пылает.

- Белый "Сааб"? - Юля боялась поверить своим ушам.

- Ты знаешь, я даже "Москвича" от "Жигулей" не отличаю. Но точно - иномарка. И когда-то была белой.

- А они?

- Сгорели. Жуткая смерть. Федор считает, что, когда машина перевернулась, они еще живы были.