Виль Липатов - Сказание о директоре Прончатове

- У меня к вам нет дел, - вдруг сказал Прончатов. - Потреплемся, а, Эдгар Иванович!

- Извольте! - охотно согласился Огурцов. - Если я вас правильно понял, нас интересует не экскурс в историю, а современное положение и даже будущее Тагарской сплавной конторы.

Его слова нравились Прончатову: он тоже любил говорить шутливо-напыщенно, велеречиво, под иронией скрывая серьезные, нужные вещи.

- Словно в воду глядите, Эдгар Иванович! Что нам груз прошлого? Тлен! ответил Прончатов.

Они, смеясь, глядели друг на друга. Мирная, дружелюбная тишина стояла в кабинете; на карте мира, что висела над головой Прончатова, порядочный кусок Азии был обведен красным карандашом; побольше Франции, но меньше, конечно, Соединенных Штатов Америки был этот очерченный кружок - Тагарская сплавная контора. Огромный зигзаг Оби, Кети, Васюганские болота, дикость верховьев Тыма принадлежали ей. Десятки шахт Кузбасса и Донбасса, верфи Европы и Африки, энергетики Японии, строители всех континентов прямо-таки дышать не могли без Тагарской конторы, которая снабжала их крепежом, судостроем, пиловочником, драгоценным кедром.

- С инженером Прончатовым работать зело трудно! - загибая пальцы, безмятежно сказал Эдгар Иванович. - Прончатов самолюбив - раз, властолюбив два, мечется меж лебедками Мерзлякова и кранами - три, состоит из эклектической смеси дерзости и лукавой хитрости - четыре.

Загнув четвертый палец, механик поглядел на Олега Олеговича и увидел, что главный инженер легкомысленно раскачивается вместе с креслом.

- Ату его! - воскликнул Прончатов. - Ату! Смеясь, Огурцов обвил гибкими ногами ножки стула, положив голову на плечо, превратил губы в узкую щель.

- По лицу Прончатова я вижу, что он хочет получить жизнеописание директора Цветкова, - насмешливо сказал Огурцов. - Я, видимо, за этим и приглашен в начальничий кабинет, ибо работал под руководством вышеназванного товарища...

Прончатов оживленно кивнул. Да, именно вот так - насмешливо и несерьезно - можно было говорить о том человеке, которого собирались назначить директором Тагарской сплавной конторы. Механик Огурцов нащупал правильный тон, и им сразу стало легко смотреть друг другу в глаза, понимать друг друга.

- Я работал с Цветковым десять лет назад, - сказал Олег Олегович. - Был бы рад, если бы за это время...

- За это время ничего не переменилось, - весело перебил его Огурцов. Нет, пожалуй, я не прав... - Он чиркнул спичкой, прикуривая потухшую сигарету, помолчал. - За десять лет Цветков стал толстым, рыхлым человеком... Все остальное вам знакомо: сладкая улыбка вместо ответа на вопрос, фальшивая чуткость, умение ладить с начальством всех рангов и поверхностное знание техники... Когда я увольнялся из его богадельни, Цветков со слезой во взоре провожал меня до порога: "Ах, как жалко, что не сработались!" Самое смешное знаете что?..

- Знаю, знаю, - быстро сказал Прончатов. - Цветков искренне жалел, что вы уходите.

- Точно! Мы говорим об одном и том же человеке.

Прончатов задумался. Механик Огурцов рисовал довольно точный портрет Цветкова, но описание, конечно, было неполным и потому необъективным, так как всякий человек не помещается в строго ограниченные рамки схемы. Видимо, об этом же думал и механик Огурцов - он сделался серьезным, строговатым, сосредоточенным.

- Молодые инженеры не хотят работать с Цветковым, - негромко сказал он. - В нашей альма-матер перед распределением перечисляют пять-шесть фамилий директоров сибирских контор, куда идти опасно... Среди них Цветков.

- Чем же объясняется это? -тоже негромко спросил Прончатов.

- Хором говорят: "Погрязнешь, отстанешь!" Прончатов поднялся с места.

- Да. Цветков - бедствие! -сказал Прончатов, подходя к окну. - Он не только технически отстал от века, но и несет в себе активный заряд консерватизма. Он как раз из тех руководителей, которые приносят добро уходом на пенсию. Впрочем, когда-то он был хорош и, безусловно, порядочный человек!

Они помолчали. Огурцов теперь тоже глядел в окно, видел тихий Тагар, бредущих по тротуару мальчишек; лицо у него было задумчивое, славное, спокойное. Он думал, наверное, минуты три, потом негромко сказал:

- Будем работать, Олег Олегович! Нам в общем-то по пути...

Прончатов был сильным человеком, но ему сейчас нужно было приложить усилие, чтобы не выдать радость, сохранять прежний безмятежный вид. Поэтому он отвернулся от механика, прислонившись лбом к оконному стеклу, стиснул зубы. Он прислушивался к самому себе, как прислушивается врач к шорохам легкого, и ему казалось, что он слышит ход часов на собственной руке, заложенной за спину.

- Спасибо! - немного спустя сказал Прончатов. - Мерси!

Он выпрямился, поправил узел галстука, одернул привычными движениями манжеты и вдруг мгновенно переменился, словно переводная картинка: секунду назад она была тусклая, серая, но вот с нее сдернули бумагу- и все стало ярким. После этого Олег Олегович сделал шаг вперед и улыбнулся своей знаменитой улыбкой, от которой механик Огурцов почувствовал непреодолимое желание незамедлительно сделать для Прончатова что-то хорошее-то ли благодарить его, то ли обнять за широкие плечи. Рубахой-парнем, свойским до гробовой доски человеком, душкой-милягой был главный инженер.

- Эдгар Иванович, а Эдгар Иванович, - вкрадчиво сказал он, - а ведь лебедки-то Мерзлякова надо любить! Ненависть к старому, конечно, полезна, но лебедки-то надо любить...

Прончатов вдруг заинтересовался картой мира, что висела за его спиной; подошедши к ней, проследил, как впадает в океан экзотическая река Амазонка, покивал одобрительно, хмыкнул удовлетворенно, затем пробормотал:

- Фантастика!

Механик насторожился: он уже знал, что надо ждать необычного, если Прончатов вкрадчиво ходит возле карты мира и хмыкает. И вид у главного инженера был именно такой легкомысленный, фатоватый, когда надо было ждать необычного.

- Подумаешь, река Амазонка... - пробормотал Прончатов. - Опрос превышает предложение, предложение отстает от спроса... Хлеб надо есть с маслом...

Сейчас Прончатов в кабинете был один. Не сидел в кресле механик, не было за окнами Тагара, карта мира на стене не висела. Вот это умение сосредоточиваться, уходить в себя, способность в любой обстановке быть в одиночестве, отрешенность от всего житейского в те мгновения, когда требуется...

- Ура! - негромко сказал Прончатов. - Ура!

У Прончатова лукаво изгибались уголки губ, снова были вкрадчивыми шаги, когда он возвращался на свое место; для Олега Олеговича опять существовала занимательность тагарской улицы, был любопытен механик Огурцов, важны телефонные звонки и звуки в приемной, где колдовала секретарша Людмила Яковлевна.

- Яблоко упало! - негромко сказал Прончатов. - Закон всемирного тяготения открыт.