Сергей Литовкин - Фотограф

- Кто это? - задал вопрос командир, ни к кому и не обращаясь.

- Испанский эсминец, название из двух слов, первое - "Хорхе", доложил вахтенный, листая справочник бортовых номеров.

- А второе слово?

- Второе невозможно прочитать.

- Что, опять на справочнике селедку кромсали?

- Нет. Тут дырка в бумаге. Прожгли чем-то, может - пеплом, а может так просто, прогорело. Мы, когда эту книжку из штаба уперли, то дырок уже хватало.

- Ну-ну. Хорхе, значит. По нашему - Георгий. Жорик. Кто видел замполита? Сюда его.

Вскоре появился замполит, снаряженный по полной форме.

- Это правильно, что ты, Юра, с противогазом, - сказал ему командир, - кто знает, что враг-то удумал. Сейчас иди в радиорубку и крути по нижней трансляции "Варяга", "Не плачь, девчонка" и тому подобное, воодушевляющее. И приготовься уничтожать шифры, таблицы всякие кодовые со связистом. Но это - только по команде, после выстрелов и взрывов.

Замполит бодро, но с дрожью в голосе ответил "Есть!" и попытался бегом начать выполнение задания, но был остановлен Полянычем.

- Только смотри, не перепутай. Готовься уничтожать бумаги с участием связиста, а не его самого. Его не трогать. А то я тут вдруг подумал, что не очень четко тебе задачу поставил. Связист все знает, он инструктаж получил. Ну, давай.

После ухода на негнущихся ногах замполита командир облегченно вздохнул и раздал дальнейшие указания. Весь личный состав был отправлен в низа, а присутствующие на мостике сняли куртки с погонами и приготовились изображать отдыхающих в морском круизе. Хотели было притвориться рыбаками, но обнаружили на карте запрет на рыболовство в этой зоне. Никто толком не знал как выглядят отдыхающие круизники. Решили убрать с физиономий озабоченность борьбой с империализмом и загорать, имитируя игры в баскетбол и бадминтон. Так и сделали. Спрятав телеобъективы, я продолжал фотолетопись нашего похода.

Приближающийся корабль замигал светом

- Просит показать флаг, - доложил полуобнаженный сигнальщик с теннисной ракеткой.

- Фиг ему, - сказал командир, - набери что-нибудь трехфлажником.

- Набрал.

- Что?

- "Ваш курс ведет к опасности!"

- Молодец. То, что надо. Поднимай. Штурман, мы где?

- Из тервод вышли, товарищ командир. Минут пять - семь, как вышли.

Вскоре нагнавший нас эсминец снизил ход и приблизился к нашему правому борту. По громкой связи донеслось несколько коротких фраз, нам помахали рукой с мостика и эсминец лег на обратный курс.

- Что он сказал? - командир обратился на сей раз ко мне.

- Признали они нас. "Советико", "Камрады" говорили и "Водка". Я четко слышал.

- Ага, и я слышал. А ещё пару раз что-то, похожее на "Трахать" или "Траву хавать". А?

- Это у них значит - работа - "Трабаха" . Работайте, дескать. Не бойтесь.

- Откуда знаешь?

- Разучивал как-то с кубинцами русские пословицы. Они у нас на бригаде стажировались. Ну, там : "Работа не волк..." , "Без труда и рыбку.... из пруда..." и все такое. Они выучили и я запомнил.

Командир от воодушевления помотал над головой кулаком и прокричал "НО ПАССАРАН!", однако на эсминце его услышать уже не могли. И Слава Богу.

- Наверно они америкосов не сильно любят, - сказал штурман. - Те их послали прикрыть прибытие лодки, а они из кожи вон не лезут. Хорошие ребята.

Мы все дружно согласились, что испанцы ребята хорошие, моряки отличные, а их "Жорик" - прекрасный корабль.

- Ну, - сказал Поляныч, - курс на Гибралтар! И - ошибся.

* * *

Механик объявил, что машина устала и требуется три дня для профилактики. Еще пара часов ходу и машину уже никто восстановить не сможет. Нечего будет восстанавливать. Поляныч знал давно, что требуется сделать ТО, но было не до того. Всегда мягкий и тактичный механик, заняв жесткую позицию, сильно удивил командира и он предпочел застопорить ход и отдать якорь.

Надо сказать, что в обычных обстоятельствах командир выбрал бы более удобное место для якорной стоянки. Здесь же и течение было неприятное, и ветер продувной, и, что самое противное, - ужасное дно, устланное кусками огромных плит, как говорят - обломками строений древней Атлантиды.

За эти три дня я рассортировал все пленки, сделал на них наклейки с легендами и точными данными хронометров, совмещенных с фоторужьями. Хотел даже заняться проявкой, но вспомнил последнее слово мичмана перед операцией и решил не торопиться. Фотограф уже немного оклемался и требовал встречи со мной для обсуждения результатов съемки. Консилиум же, не приходя в трезвое состояние, решил, что ему необходим полный покой ещё на пару суток, что и было достигнуто очередной инъекцией, в чем Леня знал толк, как никто.

В качестве тяглового устройства для выбирания якорной цепи на гидрографе был установлен брашпиль - горизонтально расположенная катушка с электроприводом. Когда-то, очень давно в этот комплект входил и автоматический выключатель, препятствующий излишнему натяжению цепи. Он щелкал всегда не вовремя и очень мешал работе боцманской команды. Кто-то его утащил и жалеть об этом не стали. Сегодня, как и всегда, пожилой мичман - старшина боцманов Василий Степаныч опытным взглядом взвешивал натяг цепи и руководил работой брашпиля, вытягивавшего цепь при съемке с якоря. Трудно теперь объяснить случившееся, но факт остается фактом, - цепь лопнула. Корма гидрографа при этом чуть задралась и с плюханьем шлепнулась о воду. Вторым чудом было то, что никого при этом не убило. Мичман бросился в сторону клюза, свесился за борт и застыл, пронзая взглядом толщу воды. Возможно, что он видел дно и наш якорь, зацепившийся за монолитный постамент. Понимая какое горе испытывает боцман, командир, сдержав собственный гнев, подошел к нему и, тихонько похлопав по плечу, произнес:

- Брось, Вася. Не жди. Не всплывет.

Мичман горько всхлипнул, но продолжал находиться в оцепенении до тех пор, пока его под руки не препроводили в лазарет. Поляныч дал указание отпоить его валерьянкой, но к вечеру от боцмана сильно несло спиртом и он активно озвучивал версию о мстительных духах Атлантиды, которые, слава Богу, удовлетворились железякой в полтонны в качестве отступного, и только-то.

* * *

Еще до прохода Гибралтарского пролива стало известно, что наш эсминец, нас не дождавшийся, был отправлен в зону Суэца для обеспечения чего-то очень ответственного, но не подлежащего разглашению. Нам же с Леней было предложено оставаться пока на месте, перемещаясь вместе с гидрографическим судном в сторону Дарданелл и далее в Главную Базу.

- Ага, - сказал я себе, - а там, небось, - зима. А я без шинели, не говоря уже о Леониде. Ладно, на корабле не пропадем, Поляныч выручит. Это точно.

Вот уже несколько дней боцманская команда и несколько талантов, к ней примкнувших, ваяли деревянный якорь. По судну были собраны всевозможные древесные материалы, ставшие элементами муляжа. К концу творческой экспансии на баке было выставлено два одинаковых черно-битумных изделия. Только очень внимательный и въедливый наблюдатель был способен отличить деревяшку от железяки с расстояния в несколько метров. Необходимость этой работы диктовалась двумя важными причинами. Во-первых, утрата якоря для любого корабля - дело позорное и пакостное, ибо может стать поводом для издевок и острот недоброжелателей. Говорят, что для одного из командиров такой казус стал неодолимой преградой для карьерного роста. Про него говорили: "А! Это тот, что якорь в море посеял". Можно было сказать о нем много хорошего, но помнилось только это. Во-вторых, требования международных регламентов по проходу Черноморских проливов не допускали отсутствия существенных элементов якорного оборудования на кораблях. Пойманный же на нарушении правил, - платил штрафы, сравнимые по величине с мечтой любого нормального человека о полном финансовом блаженстве. Муляж достойный восхищения был аккуратно и прочно размещен в клюзе и служил предметом тихой гордости боцмана.