Николай Гоголь - Том 14. Письма 1848-1852

Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет. Ни прошумит. [971]Глядишь и не знаешь, идет или не идет [972]его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому [973]миру. Любо тогда и жаркому солнц<���у> поглядеться с вышины [974]и погрузить лучи [975]в холод стеклянных вод и прибрежным лесам с яркою [зеленью] отсветиться в [976]водах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к водам [977]и, наклонившись, [978]глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым [979]своим изображением, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. [980]В середину же Днепра они не смеют глянуть. Никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него: редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда всё засыпает: и человек, и зверь, и птица, а бог один величаво озирает с вышины и небо, и землю, и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре. Всех их держит Днепр в темном лоне своем. Ни одна не убежит от него, разве погаснет в небе. Черный лес, унизанный спящими воронами, разломанные им древние горы, свесясь, [981]силятся [982]закрыть его хотя длинною тенью сво<���е>ю. Напрасно! Нет ничего в мире, что бы могло прикрыть Днепр. Синий-синий ходит он плавным разливом и середь ночи, как середь дня, виден [983]за столько вдаль, за сколько видеть может человечье око < 1 нрзб. > Нежась и прижимаясь, [984]жмется теснее [к] < 1 нрзб. > [берегам], лугам от ночного холода. [При мимолетном ветре вдруг сверкнет, поманя] серебряная струя и она вспыхивает [будто] полоса дамасской сабли, а он, синий, снова заснул. [985]Чуден и тогда Днепр, и нет реки, равной ему в мире. Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес шатается до корня, дубы трещат и молния, изламываясь промеж туч, [986]разом осветит мир, — страшен тогда Днепр: водяные холмы гремят, ударяясь о [987]горы и с блеском и стоном отбегают назад, и визжат, и плачут, и заливаются вдали, <���как> старая мать козака, выпро<���ва>жи<���ва>ющая своего сына в войско. Разгульный и бодрый едет он на вороном коне, подбоченившись и молодецки заломив [988]козацкую шапку, а она, рыдая, бежит за ним, хватается за стремя, ловит удила, ломает над ним руки и обливает его жаркими слезами.

Дико чернеют промеж ратующими волнами обгорелые пни и камни на выдавшемся берегу и бьется об берег, подымаясь вверх и опускаясь вниз, пристающая лодка. Кто из козаков посмел гулять в челне в ту пору, когда рассердился старый Днепр? Видно, ему неведомо… Лодка причалила, и вышел из нее накинутый кобеняком колдун. Невесел он: ему горька тризна, которую совершили козаки над убитым паном своим. [989]Немало поплатилось [990][ляхов]: [991]44-х панов [сожгли] со всем — с сбруею и жупана<���ми>, до 33-х холопов изрублено в куски. По каменным ступеням спустился он между обгорелыми камнями вниз, где глубоко в земле была чудная его хата, и [992]тихо вошел он, — не скрипнули и двери. Хата была без свечей, нетопыри мелькали взад и вперед, и знаки стали меняться по стенам. [993]Не озираясь, покрыл он стол белою скатертью, поставил горшок и стал бросать длинными руками своими какие-то неведомые [994]травы. Потом взял кухоль, выделанный с какого-то чудного дерева, почерпнул им воды и стал лить, шевеля губами и творя какие-то нечистые заклинанья. Свет в светлице уже стал розовый и падал ему на ли<���цо>, и страшно было тогда глянуть в лицо, — оно казалось кровавым, глубокие морщины только чернели на нем и глаза как будто горели. Нечестивый грешник! уже и борода давно поседела, и лицо изрыто морщинами, и высох весь, а всё еще творит богопротивные умыслы. Посереди хаты стало опять [995]с дивным сиянием белое облако и что-то похожее на дикую радость сверкнуло на лице его. Но отчего же стал он недвижим с разинутым ртом, не смея пошевелиться, и отчего волосы щетиной поднялись у него на голове? В серебряном облаке перед ним светилось чье-то чудное лицо, непрошенное, незванное явилось к нему в гости, яснело, чем дальше, больше и вперило в него неподвижные очи. Черты < 1 нрзб. > глаз, губы, очи, — всё незнакомое ему: никогда во всю жизнь свою он его не видывал. [996]И страшного кажется в нем мало, а непреодоли<���мый> страх напал на него. А незнак<���ом>ая дивная голова сквозь облако также неподвижно глядела на не<���го>. Облако уже и пропало. А неведомые черты еще резче выказались, и острые очи не отрывались от него. [997]Колдун весь побелел, как полотно, диким, не своим голосом вскрикнул он, опрокинул горшок. Всё пропало.

«Спокой себя, моя [998]любая сестра», говорил старый есаул Горобец: «сны редко говорят правду».

«Никого не бойся», говорил молодой сын его, хватаясь за саблю: «никто не посмеет тебя обидеть».

«Приляг, сестрица», говорила молодая жена его, [999]«я позову старуху-ворожею: против нее никакая сила не устоит: она выльет переполох тебе».

Пасмурно, [1000]мутными глазами глядела на всех Катерина и не находила речи. [1001]«Я сама устроила себе погибель: я выпустила его», простонала она: «мне на земле [1002]нет [1003]покою. [1004]Может быть, за грехи мои не будет и на том свете от него покою. Вот уже десять дней я у вас в Киеве. Горя и капли не убавилось. [1005]Думала, буду хоть в тишине растить [1006]на месть за отц<���а> сына… буду… Страшен, страшен привиделся он мне во сне. И, [1007]боже сохрани, и вам увидеть его. Сердце мое до сих пор бьется. Дух занимается в груди. Я зарублю, Катерина, [1008]твое дите, кричал он, если не выйдешь за меня замуж… [1009]Я заруб…» речь остановилась на устах у ней и, зарыдав, кинулась она к люльке, и испуганное дитя протянуло ручонки и закричало.

Кипел и сверкал сын эсаула и от гнева, слыша речи, [не находил слов].

Расходился и сам [1010]эсаул Горобец. [1011]«Пусть по<���про>бует [1012]окаянный антихрист придти сюда: отведает, бывает ли сила в руках старого козака. Пусть придет он поглядеть, как [будут] растаскивать нечистое тело его вороны, прежде нежели чорт придет за его душою. Бог [1013]видит», говорил он, подымая прозорливые очи, [1014]«не летел ли я подать [1015]руку брату Данилу. Его воля! [1016]Застал его на холодной постели, на которой уже много-много улеглось козацкого <���народа>. Зато не пышна разве была тризна по нем, [1017]выпустил ли хоть одного ляха живого? Успокойся, мое дитя. [1018]Никто не посмеет тебя обидеть, разве и меня не будет, ни моего сына».

Кончив слова свои, старый эсаул пришел к люльке. [1019]Дитя засмеялось и протягивало к нему ручонки, увидевши висевшую на ремне у него в серебряной оправе красную люльку и привеш<���енный> к ней гаман с блестящим огнивом. «По отцу пойдет», сказал старый эсаул, снимая с себя люльку и отдавая ему. «Еще от люльки не отстал, а уже думает курить люльку». Тихо вздохнула Катерина и стала качать колыбель, и все сговорились [1020]провесть ночь вместе и, [1021]мало погодя, уснули все, а с ними Катерина.