Николай Гарин-Михайловский - Том 2. Студенты. Инженеры

Корнев был торжествен и серьезен, Ларио грустен. Корнев упрекнул прежде всего Карташева за легкомыслие — как он мог серьезно подумать, что он, Корнев, может поставить какой-нибудь диагноз. Затем Корнев рассказал, как для этого он попросил одного окончившего медика поехать с ним, как он осмотрел Тюремщицу и как оказалось, что у Тюремщицы в полном разгаре чахотка.

— Никакой надежды, — кончил Корнев, — вероятнее всего, этою же осенью все кончится во время ледохода, это время — самый мор для всех таких… Да и лучше…

Карташев вспомнил кроткий, робкий взгляд Тюремщицы и вздохнул:

— Несчастная!

— Жаль, жаль девочку, — сказал Ларио. — А добрая была девочка… И от Марцынкевича, бедненькую, в последний раз с таким скандалом выпроводили…

— Что ж, она знает свою судьбу? — спросил Карташев.

— И знает и не знает, — ответил Корнев, садясь на диван и принимаясь за свои ногти, — как обыкновенно в таких случаях. Перед осмотром говорит: «Хоть осматривайте, хоть не осматривайте, а уж я знаю, что не жилица здесь», а кончился осмотр — смотрит, глаза бегают, спрашивает: «Ну, как же по-вашему?» Доктор замялся, а она в слезы: «Ох, не жилица я!» Стал утешать, говорит, что, если лечиться, — пройдет, — повеселела, слезы вытерла, вздохнула и говорит: «Дай-то господи…» Обыкновенная история… За пять минут до смерти окончательно поверит своему выздоровлению и будет уверять всех, что теперь все прошло… А потом сразу бац, и готово.

— Как же теперь с ней быть?

— В клинику, конечно. Какие уж там машинки, меблированные комнаты… Если можно, похлопочем — даром ее… только субъект ничего интересного не представляет, а уж нельзя будет даром, тогда двадцать пять рублей в месяц: ее денег хватит ей…

— Не хватит, опять можно собрать, — сказал Карташев.

— Я вот, может, урочишком разживусь… не все же голодать, как собака, буду, — проговорил Ларио.

— Все время будешь, — уверенно сказал Корнев. — Ведь ты, как птицы небесные, о завтрашнем дне не помышляешь: есть — спустил.

— Да, вот ты бы посидел в моей шкуре, — ответил Ларио, — три рубля, рубль — какие это деньги? да и то когда попадет! Не больно на них устроишься: только и спустить их по ветру. А были бы деньги, жил бы и я. Ведь жил же в гимназии, когда урочишки были… Прилично жил… Костюмчик приличный… Пиджачок этакий, коротенький, помнишь?.. Очень мило… Пива каждый день бутылочку…

— А-а! покровитель несчастных, — приветствовал ласково Корнев входившего Шацкого. — Всегда приличный, с иголочки, вечно свеж, изыскан и мил…

Шацкий остался очень доволен приветствием Корнева. Он сейчас же впал в свой обычный шутовской тон. Он как-то весь собрался, уродливо поднял свои плечи и, торопливо поздоровавшись со всеми, начал быстро, озабоченно бегать по комнате.

— Все дела, князь, — в тон произнес Корнев, наблюдая Шацкого. — Высшие государственные соображения…

Шацкий мельком взглянул на Корнева и озабоченно продолжал бегать по комнате.

— Вы бы все-таки, граф, присели, а то ваша долговязая фигура не в достаточно эффектном виде, знаете, выходит… получается грубое впечатление этакого, сорвавшегося с цепи…

— Вы, мой друг, имеете склонность забываться.

— Лорд, я прошу вашего снисхождения… Только все-таки сядьте, пожалуйста, а то я чувствую, что не выдержу тона.

— Извольте.

Шацкий повалился на кресло, вытянул длинные ноги и спросил:

— Ну, как же насчет Тюремщицы?

— Ее дело дрянь, — ответил Корнев, принимаясь за ногти. — Она умрет.

— Нескромный вопрос, доктор, — мы все умрем, — когда она умрет?

— Может быть, осенью, может быть, весной.

— Может быть, летом, может быть, зимой, — понимаю… Продолжайте… что мы с ней делаем?

— В клинику помещаем…

— Ну, тогда согласен, что она умрет, и непременно этою же осенью. Пожалуйста, не принимайте за комплимент… Кстати, у меня есть друг… Он опасно ранен на дуэли… Понимаете, кинжалом в грудь… Вы не будете ли добры прописать ему какой-нибудь рецепт… Предупреждаю, это может упрочить за вами репутацию знаменитого врача.

— Лорд, я бедный студент первого курса только и никаких рецептов не даю… Я бы посоветовал вашему другу… кто он?

— Это секрет.

— У него есть рубль?

Шацкий рассмеялся.

— У него половина России.

— Тем лучше. Посоветуйте ему от этой половины России отделить рубль… Понимаете, рубль… и пусть пошлет за врачом…

— Нет ничего легче, как дать глупый совет… Примите это к сведению. Мой друг в таком положении, что ни один смертный его не может видеть. Понимаете?

— Ничего не понимаю.

— Тем хуже для вас. Ну, что в таких случаях дают?

— Это зависит от раны, — пустая царапина — довольно простых компрессов…

— Нет, этого мало… Не можете ли рецептик написать?

— Нет, этого нельзя.

— Вы теряете единственную возможность сделаться знаменитостью.

— Что делать, лорд. Я давно помирился с скромной ролью в жизни… мы люди маленькие. Это вам…

— Ну, конечно… А жаль, жаль… Вы окончательно не можете дать рецепт?

— Окончательно.

— Так гибнут люди из-за эгоизма других. Бедный Николай! Ты умрешь, а я останусь среди этих отвратительных эгоистов.

— Да расскажите толком, в чем дело? — спросил Корнев.

— Да просто ему пришла идея… — начал было Карташев.

— Мой друг, я про твою итальянку молчу.

— Ого, — произнес Корнев, — я вижу, у вас завязались настоящие дела. Это что еще за итальянка?

— О, это секрет!

И Шацкий сделал весело-таинственную физиономию.

— Понимаете… Темная ночь… Дождь как из ведра… Карета… Два замаскированных господина… Дама под вуалью… Хоп в карету… На рассвете два джентльмена… дуэль… на кинжалах… Хоп… ранен… кровь… «Доктора, доктора!..» доктора нет… «Помогите, помогите!..» Никого… Дождь как из ведра… Вздох, и все кончено.

— Ничего не понимаю.

— Еще бы… Сам Рокамболь и тот опешил, как черт… стоит и ничего не понимает… Убил, сам видел труп… и вдруг стоит перед ним живой… Вот, батюшка мой, какие дела бывают… А вы рецепт дать не хотите…

— Позвольте… Уж если вы хотите рецепт, вы должны меня посвятить. Доктор всегда должен быть в курсе тайн — все доктора друзья дома.

— Граф Артур, как вы думаете?

— Я думаю, он прав.

— Гм, а этот подлец? — указал Шацкий на Ларио.

— Зачем же подлец? — спросил Карташев. — Он ведь наш милый оригинал барон.

— А-а!.. Наш милый барон… Как я рад… Здравствуйте… — И Шацкий принялся трясти руку Ларио.

— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечал грубо Ларио, — как поживаете, кого прижимаете, с пальцем девять, с огурцом двенадцать…

— Ну, извольте с ним разговаривать!.. То есть никакой порядочности. Ну, как же с тобой разговаривать?

— Нет, ты действительно груб, — вмешался Корнев, обращаясь к Ларио. — Нельзя же, надо помнить, что ухо графа не привыкло.